Читать книгу "Непобедимое солнце. Книга 1 - Виктор Пелевин"

Я не любил философов. Даже труд Марка Аврелия, который мне следовало изучать по семейной традиции, не давался моему разумению. Вернее, я был согласен со всем, что произносил чтец – но часом позже не мог вспомнить ни одной мысли: в моей памяти все они сводились к одному и тому же: «Благо в том, что благостно».

Философы спорят, что есть благо; цезари знают это и так. Увы, и первые, и вторые редко его обретают. Но цезари хотя бы открыто хватают этот мир за уши, философы же постоянно торгуют тенью того, что не только им не принадлежит, но и не отбрасывает на самом деле никакой тени.

Отец любил повторять одну фразу Марка Аврелия: философы, как императоры, практикуют усыновление, но это усыновление в духе, и истинное их потомство исходит не из чресел, а из сердца и головы.

Сам Марк, однако, выбрал чресла – и сделал цезарем сына Коммода, которому судьбой предназначен был цирк. По логике самого Марка, Коммод никак не мог быть его потомком. Но он им был. Отец же им не был, хоть Марк официально усыновил его с того света, слава римским юристам. Отец старался жить праведно, но в гневе бывал жесток. Так что с Марком его роднила только окладистая борода.

Если потомство философов – это их последователи, думал я, можно отомстить убийце Александра, растоптав его потомков… И заодно уж я припомню александрийским шутникам Иокасту.

Помню этих жирных трусов, вышедших из своего города, чтобы приветствовать оплеванного ими императора. Они еле прятали надменные улыбки – верно, сочиняли новую историю об Эдипе и его матери. Как изменились их лица, когда солдаты обнажили мечи! Я жалел только о том, что не смог направить на этих блудливых евнухов свою фалангу из Legio II Parfica, приперев их конницей сзади. Вот тогда дух Александра возрадовался бы в полной мере.

С Александрией я поступил так же, как Александр с оскорблявшими его Фивами. Никто не осудил Александра; не осудят и меня, ибо я превзойду его подвигами. Я не стал продавать жителей в рабство, как сделал Александр – пусть история запомнит мое милосердие.

Мне хватило пожара – зарево было видно даже из лагеря. Город разграбили, как вражескую крепость, взятую с боя. И еще там перебили всех философов. Посмотрим, думал я, станет ли после этого в мире меньше блага – или никто ничего не заметит.

Перед моими легионами открылась наконец та самая восточная дорога к славе, по которой шли Александр, Красс, потом мой отец – и многие другие мужи. Она, как и в прошлом, проходила через Парфию. Про мой поход знала вся империя. Но никто не знал, что втайне я жду лишь встречи с моим божеством в Каррах.

Я помнил об этом, пьянствуя с солдатами и разрушая гробницы парфянских царей (живые цари прятались от меня в горах). С каждым днем Карры становились все ближе.

Когда я остановился в Эдессе, ко мне привели жреца из храма Луны. Это был старый перс, похожий на Дария, – как того изображают на банных мозаиках. Сейчас, впрочем, так выглядят и многие римляне, длинная борода и восточные чепчики у нас в моде.

– Владыка ночи ждет тебя, – сказал перс, когда мы остались одни.

Владыка ночи. Ну да, один из титулов Лунуса. Мне больше подошла бы владычица, но в Азии Луна была мужчиной. Здесь жарко, подумал я. Доктора будут недовольны.

– Откуда ты знаешь, что он меня ждет?

– У нас есть оракул, – ответил перс. – Владыка ночи говорил с нами. Он сказал, что на Востоке взойдет солнце, и солнце это осветит Карры.

– Странные слова для Владыки ночи, – заметил я. – Зачем ему солнце?

– Без солнца нет ночи. Владыка ночи приветствует тебя как равного.

Это было или лестью, или действительно словами оракула. Я склонялся ко второму.

Про тайную игру Луны и Солнца, про их невозможную связь знали только я и сущность, приходившая в мои сны. Если она и правда была лунным божеством, неважно какого пола, она могла послать мне приглашение через своего жреца. Но точно так же на Востоке могли приветствовать и любого мелкого царька – здесь не скупятся на патоку.

Я не выдал своих чувств. Этому я за последние годы научился в совершенстве.

– Чего ждет от меня Владыка ночи?

– Чего обычно ждут боги от царей? Жертвы, достойной того, кто ее приносит.

Понятно, подумал я. Надо будет отдать их храму часть александрийских трофеев. Но всех деталей местного этикета я не знал.

– Какую жертву обычно приносят Владыке ночи?

– Это зависит от того, чего от него ждут, – ответил жрец. – Если ожидают великого, то и жертва должна быть велика…

Он выразительно округлил глаза.

– Она может быть тайной.

– Тайной? От кого?

– От всех, кроме бога. Когда властители Вавилона приезжали в наш храм, они входили в него со своими доверенными людьми и запечатывали дверь изнутри.

– Ты говоришь о человеческом жертвоприношении? – нахмурился я. – Римскому императору такое не пристало.

– Великому императору пристала великая жертва, – ответил жрец, склоняясь. – Я слышал, император Адриан принес в жертву Антиноя, чтобы продлить свои дни.

– Антиной утонул в Ниле.

Жрец улыбнулся.

– Просто так в Ниле никто не тонет.

– Это сплетни, – сказал я. – Я слышал, что Антиной принес себя в жертву сам. Из любви к императору.

Жрец склонился еще ниже.

– Что делают наши гости, оставаясь в храме, ведомо лишь им и богу. Быть может, некоторые из них сами приносят себя в жертву из любви.

– Но мне не хочется никого убивать при первом же визите к вашему богу.

– Я говорю не об этом, – ответил жрец. – А о том, что между гостем бога и самим богом в нашем храме нет никаких посредников. Они встречаются лично – и мистерия остается в тайне.

– Скажи, я смогу поговорить с божеством?

– Ты сможешь, – кивнул жрец. – Но это не значит, что божество будет разговаривать с тобой так, как ты с ним.

– Как тебя понимать?

– Когда перед нами появляется божество, мы не способны увидеть его как оно есть. Мы думаем, что перед нами человек. Если божество нас замечает, нам чудится, что человек беседует с нами, уделяя разговору все свое внимание. Но для божества это как держать муравья на мизинце одной из бесчисленных рук и глядеть на него одним из бесчисленных глаз. Божество никогда не бывает занято человеком всерьез. Человеку просто так мнится…

Я велел дать ему золота и отправил назад в храм, сказав, что вскоре приеду.

Принести в жертву человека? Сложности здесь нет, хоть одного, хоть легион – но угодно ли это Луне?

Я принял снадобье, навевающее яркие сны, и снова встретил ее. Луна явилась мне в виде юной девушки, похожей на ту, с кем я спал неделю назад, надев на нее обычную для таких случаев маску. Она – я имею в виду девушку – была местной рабыней, худой и смуглой. Такой же явилась мне Луна. Она тоже носила маску, и ее глаза весело смеялись из прорезей.