Читать книгу "Анатомия скандала - Сара Воэн"

Но Холли была абсолютно счастлива учиться в Оксфорде – при мысли об этом по ее телу прокатывалась неслышная, но сильная вибрация, а в груди что-то на мгновение сжималось – и одновременно готово было взорваться от восторга. Здесь она могла быть собой – особенно в библиотеке, созданной для того, чтобы погрузиться в ее книжные недра и больше не скрывать свой острый ум. Одноклассники постоянно третировали Холли из-за ее блестящих способностей, и девочка замкнулась, перестала отвечать на вопросы учителей, сутулилась и смотрела в одну точку на полу, словно мечтая стать невидимой. Хуже способностей могло быть только неумение скрыть их под слоями туши и сарказма. В школе, где училась Холли, главной целью девочек было найти бойфренда, а ум мог этому только помешать.

Но в выпускном классе, уже зная, что будет поступать в Оксфорд, Холли стала вести себя более уверенно – снова начала говорить нормальным голосом и не скрывала своих знаний, хоть вначале и делала это осторожно. «Вот я какая», – будто говорила она всякий раз, поднимая руку, чтобы ответить на вопрос миссис Торогуд о свободной воле и предопределенности в «Мельнице на Флоссе» или о Берте Рочестер как демоническом двойнике Джейн Эйр. Близились экзамены на аттестат зрелости, и Холли считала месяцы до выпуска, ощущая запах свободы и предвидя скорое спасение от травли одноклассниц и от ехидных замечаний, что она некрасивая, толстая, носит недостаточно короткие юбки и неправильно повязывает галстук – широкий конец надо захлестывать строго на уровне между второй и третьей пуговицами и вязать самый узенький узел. В последний день экзаменов Холли повергла в шок школьную общественность, явившись на сочинение о Шекспире в старомодной плиссированной юбке, под которой ляжки терлись друг о друга, в галстуке, дерзко завязанном самым широким узлом, – и излила на бумагу свою душу. Ее злейшая мучительница Тори Фокс потом допытывалась, где Холли взяла материал, и девушка не осмелилась сказать правду, не рискнула признаться, что для нее все это несложно. И только когда она получила четыре пятерки, все поняли, что к чему.

Холли встала из-за стола, решив встряхнуться и еще раз полюбоваться одним из лучших видов Оксфорда. Готическая церковь Святой Девы Марии казалась меньше рядом с ротондой Рэдклиффа, выстроенной в стиле классицизма: вздымающийся фаллос шпиля не мог затмить круглый купол, наука пересиливала религиозное поклонение, самодостаточность побеждала самовозвеличивание. Поэтому Холли с тайным удовлетворением приходила на западную сторону мощеной площади, где вокруг были одни библиотеки, и в центре – самая красивая из них, и вся эта красота, история и традиции существовали ради торжества науки и на благо учащихся. Ей больше не нужно было стыдиться желания почитать книгу или быть самой собой.

Опасения Холли, что ей не с кем будет общаться, не оправдались. Пусть ей не стать своей в кругу подружек Софи, но, наверное, это не такая большая проблема. У Холли есть друзья не только в колледже – например, серьезные честолюбивые парни из редакции студенческой газеты, собирающиеся на стажировку в крупные газеты или на Би-би-си – или уже стажирующиеся. А еще есть Элисон, с которой можно выпить сидра в баре колледжа и которая почему-то ее любит, хотя Холли до сих пор упирается, когда подруга тащит ее в ночные клубы на Парк-энд-стрит: то она не так одета, то не так двигается, то фигура у нее слишком нескладная для клуба.

Холли не боялась, что ее сочтут странной, ибо в Оксфорде, как она убедилась, были и другие студенты, выделявшиеся из общей массы. Этого было достаточно, чтобы девушка убедилась: она здесь освоится. Впервые в жизни Холли оказалась среди своих и вздохнула с облегчением. Постоянная тревога, терзавшая ее в школе каждый день и отступавшая только в автобусе по дороге домой, когда Холли успокаивала себя наскоро проглоченным «Твиксом», теперь лишь изредка напоминала о себе – например, если в городе ей случалось столкнуться с Софи и ее подружками. Теперь Холли жила с новым упоительным ощущением твердой веры в себя, долгожданной легкости и счастья.

Глава 16

Кейт

26 апреля 2017 года

Третий день суда. Оливия Литтон выглядит так, будто пришла на собеседование: платье-рубашку сменила белоснежная блузка и хорошо скроенные темно-синий жакет и юбка. Волосы, которые вчера она то и дело заправляла за ухо, убраны назад и удерживаются целым набором заколок. Цель – сделать свидетельницу моложе и менее элегантной. Такая прическа подчеркивает ее острые скулы, с ней Оливия выглядит жестче.

Сегодня утром она еще бледнее. Я гадаю, спала ли она вообще. Глаза ее горят искусственной бодростью – не то от адреналина, не то от кофе без сахара, купленного в здешней столовой. Взгляд Оливии стал тверже. Эли, обычно тактичная, однажды сказала, что ни одной женщине до конца не понять родовые муки, пока она сама не родит. Точно так же Оливия не могла предвидеть, как трудно окажется давать показания. Несмотря на все старания суда проявлять деликатность, я знаю мало главных свидетельниц в делах об изнасиловании, которые смогли нормально все это выдержать.

Зал уже почти полон. Я заново устраиваюсь на рабочем месте: строю крепость из толстых папок с документами, выравниваю ручки, ставлю графин с водой и стакан, защищаю себя книгами и скоросшивателями. Присяжные устраиваются на прежних местах, а группа журналистов – не какой-нибудь замученный, в лоснящемся костюме и грязном галстуке судебный репортер из агентства новостей, а опытные профессионалы из крупных газет и таблоидов, – бочком протискиваются на места для прессы, роняя блокноты.

Вот Джим Стивенс из «Кроникл», писака старой школы, уже заправившийся пивом и сигаретами. Лицо под черной щетиной выглядит нездорово красным – должно быть, из-за пристрастия к спиртному. Стивенс – один из немногих, кто работает репортером еще с тех пор, когда пресса именовалась «Флит-стрит». На него легко смотреть с пренебрежением, когда вокруг столько азартных стажеров с высшим образованием, но я читаю статьи Джима Стивенса и ценю его.

Софи Уайтхаус на третье заседание не пришла.

– Сбежала, – полушепотом сообщила Анджела Риган, с осуждением кривя губы.

Я переглянулась со своим помощником Тимом Шарплзом, медлительным вялым парнем с хорошим чувством черного юмора.

– Смылась в Девон, к мамаше под крылышко, – угрюмо пояснила адвокатесса.

Такое подчеркнутое, упорное отсутствие супруги в зале невыгодно для ее клиента. Я начинаю деятельно искать какой-то документ в толстой папке, перелистывая бумаги с ненужной поспешностью, и, закусив губу, прячу улыбку, о которой Анджела, настоящий уличный боец среди оппонентов, не может не догадываться.

В зале зашикали, и наступило тяжелое молчание. Шорохи стихли. Слышно мерное тиканье настенных часов. Все готово. Я стою, как актриса на сцене, пока его светлость судья высокого суда не дает понять, что можно начинать. Я поворачиваюсь к Оливии. Пора заставить ее рассказать самую суть произошедшего.

– Хочу попросить вас вернуться к событиям тринадцатого октября, – говорю я. Мой голос звучит сдержанно и убедительно. – В тот день, если я не ошибаюсь, вы должны были вместе присутствовать на совещании специальной комиссии министерства внутренних дел?