Читать книгу "Билли - Анна Гавальда"

А сама проспала всю дорогу.

Честное слово, от одной мысли о том, что мне предстоит карабкаться по горам с этими гирями на ногах, я уже заранее чувствовала себя уставшей…

Потом нас препроводили на суперсемейную супертурбазу, где нас ждала куча прочих суперучастников, пребывавших в суперприподнятом настроении в связи с предстоящим суперпоходом с такими супермилыми осликами, с таким суперским хлебом – краюхами, с таким суперским сыром, что я тут же опустила забрало и ушла в глухую оборону.

Эй, но не так, как в детстве, ага? Нет, нет! Ничего общего! Просто я сопровождала Франка, и баста. И нечего от меня требовать еще и какой-то общительности.

Я занималась торговлей, и на протяжении всего года общение было моей работой, поэтому в свой собственный отпуск я прежде всего нуждалась в отдыхе от контактов с людьми. Особенно с симпатичными.

Я не дулась, я просто отдыхала.

Для меня все это сразу оказалось чересчур, и я уже понимала, что мне физически не по силам внести свой вклад во всеобщую ажитацию.

Ты Франк, я Билли. Моя поехать с тобой, твоя ни о чем меня больше не просить.

Ну а поскольку он меня любит и прекрасно меня знает, он оставил меня в покое.

Мы с ним спали в одной палатке, и вечером следующего дня он мне признался, что сказал им, чтобы они на меня не обижались, что я ни с кем не разговариваю… потому что переживаю тяжелую любовную драму…

Я ответила, что он правильно сделал, поскольку я всегда в той или иной степени переживаю тяжелую любовную драму, поулыбалась немножко и, не сдержавшись, добавила, что это вообще история всей моей жизни, разве не так? И тут мы с ним оба так и покатились со смеху в своих спальниках, чтобы ни на секунду не усомниться, что я и впрямь очень-очень юморная девчонка.

Я обожала спать вместе с ним в нашем крохотном домике (я грамотно распределила обязанности: мне надлежало палатку устанавливать (подбрасывание в воздух – две секунды), а ему собирать (два часа)), я доставала свою фляжку водки, и мы болтали обо всем на свете. Перемывали косточки членам группы, ржали, хихикали, глумились, рассказывали друг другу пропущенные эпизоды из своей жизни, истории о наших букетах, о наших заказах, о работе, о кольцах, о клиентах и браслетах.

А еще Франк, дурачась, перепевал мне разные скаутские частушки, одна похабнее другой, а я умирала со смеху.

Я так гоготала, что порой казалось, наша палатка вот-вот взлетит. Наши соседи наверняка удивлялись, насколько быстро я оправляюсь от своей тяжелой любовной драмы…

Ну и наплевать…

Мне вообще наплевать на других… Я люблю только близких.

И мою собаку.

В какой-то момент нас разделили на три группы, по причине слишком ненадежных троп, и в «новом» составе мы оказались вместе с одним семейством – таких чистеньких, опрятненьких, с прилизанными волосами.

Хотя и мальчик, и обе девочки вели себя безупречно, их родители, со всеми своими принципами Воспитателей Великих и Непреклонных, явно были на взводе.

На рюкзаках у них все еще красовались наклейки «Manif Pour Tous»[53], и первым делом они поинтересовались у нас с Франком, обручены ли мы и собираемся ли пожениться.

Бедняги…

Франк, занимавшийся сумкой с провиантом, вопроса не расслышал, и я с ходу ответила им, что мы брат и сестра.

Ну да… Мне хотелось и дальше иметь возможность спокойненько ржать по ночам в моем маленьком домике с моим маленьким гомиком, не опасаясь того, что они заявятся окатить нас холодной водой…

Мы шли следом за ними, и я указала Франку подбородком на ту самую наклейку, чтобы он улыбнулся, но он был настроен лирически и никак не отреагировал.

Его Артурчик смылся, примкнув к другой группе минипутов[54], и шел теперь вместе с малышкой Селенией, двадцатилетней набитой дурой, чей силуэт зато классно смотрелся в его зеркальных очках, и Франк был, конечно, слегка разочарован жизнью… «Слушай, – сказала я, ткнув его под ребро, – но у тебя же есть я…» А поскольку и это его не развеселило, я и выдала ему из нашей с ним аптечки первой помощи:

– Что посоветовали бы вы мне в тот день, когда бы я увидала, что вы меня больше не любите? – спросила я его как ни в чем не бывало.

– Взять любовника, – ответил он мне без запинки.

– Что делать мне потом, в тот день, когда любовник мой меня разлюбит? – не унималась я.

– Взять другого.

– До каких пор это будет продолжаться?

– До тех пор, пока твои волосы не поседеют, а мои не побелеют, – улыбнулся он.

И оп, все по новой, как в старые добрые времена. После этого он снова выглядел как огурчик. (Так, стоп! Никаких овощных сравнений – так и до картошки можно договориться, а это – табу!)

После этого он снова был в отличной форме.

Да здравствует Альфред.

Осел нам не полагался, потому что мы были без детей.

А поскольку семейство Прилизанных было с детьми, то им выдали маленького серенького ослика, суперсимпатичного, по кличке Ослик. (Супероригинально.) Он очень мне нравился, хотя я и побаивалась его слегка…

(Поскольку Франк с этими людьми явно не собирался иметь ничего общего, ни с отцом, ни с детьми, ни со всем семейством, ни разделять их взгляды на достоинство, уважение, прощение или рай, то об ослике можно было забыть.)

Ослик…

Я звала его Ося и время от времени потихоньку подкармливала.

Мсье Прилизанный смотрел на меня осуждающе, ведь в правилах четко было написано, что в пути животных кормить нельзя.

– Это правило номер один, – твердил детям наш главный спец по кадишонам[55], – Вы можете давать им все, что угодно, когда они отдыхают, но в остальное время – ни-ни, ни травинки. Иначе… уж и не помню, что там могло случиться иначе… ах да, иначе у ослов сломается встроенный GPS-навигатор и они потеряют ориентацию…

Ладно, но неужели я брошу огрызок муравьям, доев яблоко, когда рядом со мной такой миленький ослик вот уже четверть часа с него не сводит глаз?