Читать книгу "Разделить на сто - Роман Лейбов"

— Слушай, а знаешь, Маратыч, — и впрямь что-то нечисто, — поразмыслив, заметил Максим Максимович, довольно быстро перешедший от добродушного смеха к строгой бдительности. — Ребятки-то толковые, сообразительные. И не врут. Надо действительно присмотреться повнимательнее к этим кадрам.

Марат Маратович тоже задумался. С одной стороны, не пенсионерское это дело — ловить шпионов. С другой, как почти все бывшие бухгалтеры, Голландский был в душе следопытом. «К тому же такая международная обстановка», — не вполне отчётливо подумал он и предложил:

— А позвони-ка Равилю Нурудинычу, в плане посоветоваться.

Участковый Галлиулин, выслушав несколько путаный рассказ пенсионера Португальского, устало вздохнул. Отказать человеку, снабдившему его рецептом кизилового варенья, не было никакой возможности, и Галлиулин сказал в трубку:

— Конечно, проверим сигналы. Я сразу после работы подойду… Часикам к восьми. Нет, в форме буду. Ну, не совсем при исполнении. Но меры, в случае чего примем, например.

Участковый повесил трубку, посмотрел на симпатичный фотографический портрет вот уже десятый год разыскиваемого за злостное и систематическое уклонение от уплаты алиментов гражданина Сусленкова П. А. и грустно подумал: «Пятый случай уже за текущий квартал. Дались им всем эти шпионы».

LXI

Мурка была серенькая кошка никакой породы, а Серёжа — тоже кошка и тоже серенькая, той же породы. Мурку Гузь принёс когда-то котёнком со двора. Серёжа же получила своё имя ошибочно в младенческом состоянии, и уже Серёжей попала к Николаю Матвеевичу от знакомого циркового тромбониста Долматова, уезжавшего в дальние края и не решившегося взять с собой на чужбину котёнка. Бывший участник труппы «Цирк лилипутов» и один из немногочисленных дрессировщиков этих капризных, красивых и коварных животных Серёжин пол намётанным взглядом определил сразу, но переименовывать её не стал; так она и коротала свой девический век с мужским именем.

Серёжа отличалась бойкостью и гимнастическими талантами, Мурка же была животным более задумчивого и меланхолического склада. Зато она умела считать до одиннадцати и произносить простые слова.

В восемь часов одиннадцать минут вечера 28 августа 1974 года маленький человек Гузь, уже принявший душ после очередного визита в Бабаевы пещеры, у себя на кухне кормил Серёжу и Мурку. Кормлению, как обычно, предшествовала беседа с элементами циркового представления.

— Мурка, — назидательно спросил Николай Матвеевич, — который час?

Мурка сглотнула и c удовольствием промяукала восемь раз.

— Ну, — промолвил маленький человек, — у тебя, матушка, часы отстают. Уже четверть скоро. Ну да ладно. Приятного аппетита, душа моя.

Он положил первой кошке на голубую тарелочку овсяную кашу, приправленную сливочным маслом и смешанную с рыбным паштетом «Волна». Эта загадочная «Волна», по наблюдениям Николая Матвеевича, была совершенно непригодна в пищу для людей, но пользовалась бешеной популярностью у Мурки, особенно в сочетании с овсянкой.

Мурка подошла к тарелочке, осторожно понюхала ужин, переступила лапами и аккуратно уселась рядом — ждать, пока еда остынет. Тем временем Серёжа, терпеливо сидя на тяжёлой и толстой спинке специально изготовленного на заказ для Гузя небольшого дубового стула, ожидала, что сегодня вечером сделает этот смешной человек, который каждый день кормит её, показывая вдобавок смешные фокусы.

Николай Матвеевич не подвёл: он сплёл маленькие ручки перед собой кольцом и крикнул: «Ап!» Разумеется, на месте Серёжи любая нормальная кошка тоже незамедлительно бы прыгнула со спинки стула прямо в это кольцо через полкухни, тем более что следующим номером программы, как было прекрасно известно Серёже, явилось появление в розовом блюдце горячо любимой ею и нарезанной старательным Гузем мелкими кубиками «Докторской» колбасы.

Довольный успехами своих подопечных, Николай Матвеевич потрепал аккуратно приступившую уже к еде Мурку и яростно урчащую с набитым ртом Серёжу и сказал сам себе:

— Ну-с, а теперь и мы себя побалуем.

Он открыл маленький холодильник «Морозко», нашарил в глубине на ощупь два яйца, встал на специальную скамеечку, поставил на газовую плиту сковородку, налил туда масла кукурузного рафинированного, зажёг огонь и уже приготовился разбить первое яйцо о край сковороды, когда в дверь позвонили три раза.

— Здравствуйте пожалуйста, — недовольно пробормотал маленький человек, положив яйца на кухонный стол, слез со скамейки, выключил плиту, снял фартук, вытер руки от масла салфеточкой и направился в прихожую.

LXII

Впереди шёл, разумеется, участковый Галлиулин — как представитель власти, хотя и не совсем при исполнении. Он не успел перекусить после работы, и ему хотелось поскорее развязаться с этим делом, но воспоминание о рецепте кизилового варенья стучало в честное сердце Равиля Нурутдиновича.

По правую руку от него и чуть сзади следовали Наташа Семёнова, Юра Красицкий и Марат Маратович Голландский. По левую, тоже сзади, — Стасик Левченко, Таня Петрушкина и Максим Максимович Португальский.

Оповцы уже ввели участкового в курс дела и, идя по двору, от первого подъезда ко второму, где проживали оба подозреваемых, хранили торжественное молчание.

Широким клином подошли ко второму подъезду, на входе перестроились в недлинную колонну, поднялись на первый этаж. Галлилуин позвонил официальным милицейским звонком — три раза.

Дверь приоткрылась, она была на цепочке, привинченной очень низко, чтобы хозяин доставал. Наташа обратила внимание, что на двери было два звонка, один — как у всех, а второй — тоже ниже, чем обычно, и задумалась. Он что, не один там, этот лилипут? Или к нему другие ходят? Может быть, у них тут целая секретная сеть шпионов-лилипутов? Наташе вдруг страшно захотелось, чтобы её первоначальные подозрения оправдались.

Тем временем хозяин не проявлял особого гостеприимства. Он снизу вверх рассматривал некоторое время Галлиулина, не обращая внимания на остальных гостей, затем вздохнул, сказал: «Проходите, пожалуйста, раз пришли» — и открыл дверь.

«Наверное, понял, что разоблачён и сопротивление бесполезно», — смекнула Наташа.

— Ноги, — тихонько воскликнул в прихожей Николай Матвеевич, — вытирайте ноги, пожалуйста. Детям тапочки могу предложить всем, для коллег держу. А большие у меня только одни, увы.

Он покосился на пенсионеров, удовлетворился санитарным состоянием их обуви и подал тапки участковому. Послушно переобувшись, Равиль Нурутдинович почувствовал себя совершенно не в своей тарелке: гражданские оранжевые вязаные тапочки с пушистыми помпонами как бы совершенно свели на нет силу его милицейской формы, окончательно превратив визит из полуофициального в частный. Участковый молча прошёл в комнату, за ним, так же безмолвно, проследовали оповцы и пенсионеры.

Указав пенсионерам на диван, детям — на невысокие табуретки, а представителю власти — на единственный взрослый стул, Николай Матвеевич некоторое время стоял посреди комнаты, ожидая от Галлиулина каких-то слов. Галлиулин ещё раз посмотрел на свои тапочки, затем откашлялся и приготовился уже было задавать бессмысленные и глупые вопросы.