Читать книгу "Тайна древнего саркофага - Елена Басманова"

Да и разложенная по дому отрава для изгнания мышей, похоже, оказалась очередной дутой панацеей – ночью профессор проснулся от подозрительных шорохов и долго не мог заснуть, прислушиваясь и пытаясь определить, приближаются ли мерзкие грызуны к его кровати или не приближаются. Так он и знал: все средства, реклама которых обещает немыслимые эффекты, – лишь способ выкачивать деньги из простаков. Да и то – разве без помощи профессиональных химиков, без серии корректно поставленных экспериментов, без научно обоснованной экспертной оценки – можно ли ловким торговцам придумать что-либо путное в химическом смысле? Профессора несколько утешало, что он взял немного мышеморного снадобья и сможет в лаборатории сделать заключение о его составе.

Профессор чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Вроде никто не мешает – на даче царит тишина. Молодежь уехала развлекаться. И все-таки... Разве возможен отдых, когда кругом летают назойливые мухи и, несмотря на все предосторожности, проникают в жилые помещения? А если выйти на улицу и устроиться в беседке – откуда ни возьмись, появляются комары. В доме полно каких-то склянок с мазями и жидкостями против кровососов, но никакие средства не помогают. Мучение, а не отдых – все время приходится прислушиваться, не летает ли поблизости крошечная тварь, не выбирает ли местечко на лице или плече?

Профессор Муромцев склонялся к тому, что петербургский воздух не так уж провоцирует чахотку, как об этом стали трезвонить в последние годы.

Начитались неврастенических романов, в которых бедные чахоточные чиновники бегают по сырым подвалам и грязным трактирам. Если вести нормальный образ жизни, то и в Петербурге можно сохранить здоровый организм – профессор знал это по себе. А заодно и психику не травмировать. Не то что в этих курортных пригородах, на так называемом взморье. Воздух-то здесь свежий и приятный, никто не спорит, а вот нервная система всегда в напряжении: то мыши чудятся, то комары досаждают, то от мух спасенья нет. Западная мода – выезжать к морю, на воды... Нашли себе Северную Ривьеру! Но дам не убедить никакими логическими доказательствами. За город едут все – и они не должны отставать.

Профессор понял, что отвлекся от своего лабораторного журнала и сидит, отдавшись потоку глупых мыслей. Выезжать летом из города стремились всегда, даже когда удобные железные дороги не связывали Петербург с Карельским перешейком. Тогда отдыхали в других местах, в средней полосе России, – например, они сами много летних сезонов провели в Новгородской губернии. Николаю Николаевичу теперь казалось, что комарье на новгородчине не такое проворное и кусачее... Он с досадой захлопнул журнал, поставил его на полочку, потянулся... Что же делать? Может быть, из-за бездарного и напряженного образа жизни и снятся ему уже не одну ночь какие-то дикие кошмары?

Профессор вышел на веранду: за столом сидели Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна, а напротив них, в переливающемся серо-розовом наряде, – пропавшая было соседка Зинаида Львовна, о судьбе которой вчера беспокоились его девочки. Перед ней лежали огромная соломенная шляпа с розовыми финтифлюшками, и книга. Кто бы мог подумать, что такая легкомысленная дамочка интересуется книгами?

Поприветствовав неожиданную гостью, Николай Николаевич попросил разрешения взглянуть на издание. К его удивлению, оно оказалось написанным на немецком языке. На обложке он прочел: «Зигмунд Фрейд. Толкование сновидений».

– А, – потянул он разочарованно, – еще один сонник... Вы, Зинаида Львовна, владеете немецким?

Зизи посмотрела на него странным взглядом – профессор заметил, что ее зрачки сильно расширены. Немного замедленно, усталым голосом, она пояснила:

– Нет, господин Муромцев, немецкого я не знаю. Но эту книгу дал мне один мой знакомый – он сказал, чтобы я с чьей-либо помощью познакомилась с ее содержанием. Очень полезно, сказал он, помогает лучше узнать самого себя. А то ведь иной раз ничего в себе не понимаешь.

– В каком смысле? – спросил Николай Николаевич, машинально перелистывая страницы книги и почти не слушая гостью, казавшуюся ему особой пустоватою.

– В прямом. Иногда не понимаешь, почему ты что-то делаешь или что-то думаешь. А еще чаще не понимаешь, почему ты что-то чувствуешь, причем сильно, а чего-то не чувствуешь вообще. А здесь, как мне сказали, есть ключ ко всему этому. Я даже запомнила одну фразу, ее мне сказал владелец этой книги. – Она помолчала и, прикрыв карие глаза, почти черные из-за не правдоподобно расширенных зрачков, произнесла грудным значительным шепотом:

– "Царская дорога в бессознательное".

– Милая Зинаида Львовна, Зиночка, – Полина Тихоновна ласково и слегка недоуменно улыбнулась, – а чем царская дорога в бессознательное лучше нецарской? И вообще – зачем, собственно, в бессознательное отправляться?

– Да уж, – иронически ответил ей профессор, – никакой дороги туда не надо знать, мы уже и так там находимся почти полностью.

– В бессознательном? Мы? Николай Николаевич шутит, – попыталась смягчить реплику мужа Елизавета Викентьевна.

– Когда я слышу слово «царская», то уже начинаю испытывать какие-то подозрения, – продолжил профессор, – это слово, хочешь не хочешь, связывается с образом царя, и причем нашего, российского. А мы знаем его постыдную склонность к мистике и простонародному знахарству.

– Он находится под влиянием Императрицы. – Елизавета Викентьевна попыталась вступиться за Государя.

– Вот это-то хуже всего, – отрезал профессор. – То есть у него и так бессознательного хватает. Куда еще? Слава Богу, что книжонка пока не переведена на русский.

– Зачем же вы так пренебрежительно говорите о том, чего не изучали? – спросила Зинаида Львовна, сузив свои прекрасные глаза.

– Но ведь и вы не изучали, – возразил насмешливо Муромцев. – А только ссылаетесь на чужие слова.

– Но это слова профессионала, он разбирается в предмете. Да и автор книги – известный врач, специалист своего дела.

– Врач не будет писать книжонки о царских дорогах в бессознательное, – резко ответил профессор, – так что ваш аргумент – аргумент в пользу шарлатанства автора.

– Зачем мы спорим в такой чудесный день? – вмешалась Полина Тихоновна. – Дорогой Николай Николаевич, присядьте. Вы знаете немецкий. Прочтите нам страницу-другую. Сразу станет ясно, о чем идет речь.

– Милая Зинаида Львовна, – улыбнулся профессор, – простите великодушно мою сердитость. А знаете, почему я так сердит? Меня совершенно вывели из себя комары и мухи!

Зинаида Львовна натянуто улыбнулась. У нее было отвратительное настроение. Мало того что она больше суток сидела взаперти в Петербурге по указанию мерзкого типа Гарденина. Мало того что она, наплевав на его запреты, приехала сюда – и на даче не оказалось Рене, который мог бы ее развлечь, и вообще... Так еще и у соседей, где она собиралась поболтать с барышнями, ей пришлось терпеть общество несносных стариков, брюзжащих по каждому поводу. Зинаиде Львовне хотелось развлечься – ну хотя бы включить граммофон, который стоял тут же и, кажется, был в опале. Чванливые профессорские домочадцы явно не понимали прелестей граммофонного искусства.