Читать книгу "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

от Гитлера в декабре 1941-го? Конечно же Сибирь, не Сталин же, если говорить с полной ответственностью за свои слова. Спасла, да, спасла. А чем Россия ей за это отплатила? Вот что пишет очевидец, журналист Юрий Панков о буднях города, некогда вдохновившего автора эпиграфа к этому рассказу на создание поэмы «Братская ГЭС»:

«Над городом периодически ревет сирена, как во время войны. Этим информируют, что Братский лесоперерабатывающий комбинат (БЛПК) начинает выброс отходов. Через трубу, тупо — прямо в небо. Комбинат находится практически в центре города. Дым валит постоянно, но когда раздается сирена, жуткий вой, начинается выброс какой-то реальной химии, и граждане сразу закрывают окна, зажимают носы и все остальное. Вонь дикая. Идет волнами. Разит хуже, чем в общественном сортире. Чем-то блевотно-кислым. Очень грустно, когда это зловонье накрывает город в светлый праздник 1 сентября, День знаний. Детки в белых рубашечках и бантиках с цветами ходят по вонючим улицам города-помойки. С другой стороны города находится БрАз — Братский алюминиевый завод. Оттуда просто постоянно валит густой дым, как из какой-нибудь ТЭЦ. И все — на город. С третьей стороны — Братская ГЭС. Там ничего не происходит. Но оттуда постоянно ждут какого-нибудь кошмара, типа того, который случился год назад на Саяно-Шушенской станции. С четвертой стороны — т. н. Братское море».

«Адалебедеватридцатьпятьквартирачетыре», — на всю жизнь запомнил ребенок Гдов, который осенью того же 1953-го был принят в первый класс начальной школы № 1, носившей славное имя главного уроженца города К. Василия Сурикова. Где, как отличник учебы, сидел за партой, за которой якобы сидел сам этот очень хороший художник, родственник Никиты Михалкова (по материнской линии).

А вот Гера Оленых, качинский малолетний пахан в третьем поколении, сидел во время переменок на корточках над очком деревянного школьного сортира. Курил, харкал, шутил с соседями, к восторгу своих телохранителей — братьев Адикитопуло, что родом были из ссыльных греков, проживавших на улице Лебедевой вместе с другими «детьми разных народов» — русскими, поляками, латышами, немцами, татарами, эстонцами, финнами, китайцами, молдаванами, украинцами, невесть как и когда оказавшимися на этой улице. Где даже один АФРОАЗИАТЕЦ тогда жил, когда их и в Москве-то были считаные единицы вроде Поля Робсона и Джеймса Паттерсона. Такая же пьянь и рвань в телогрейке и кирзачах был этот негр по прозвищу «дядя Джэка копченый», как и многие другие его соседи, друзья.

— У тебя в носу есть волосы? У меня — на жопе. Давай их вместе свяжем, — всего лишь шутил Гера, мальчик «из простых».

А Гдов был «из интеллигенции», хоть и «на босу ногу», как саркастически характеризовали этот слой советских людей тогдашние «простые», то есть граждане РФ, не имеющие среднего или высшего образования и пребывавшие по этому случаю на черных работах, на самом низу социальной лестницы. Но Гдова — упаси Бог — чтобы кто в школе тронул, ведь он тоже был свой, качинский, хоть и отличник. Так закалялась сталь.

Услышав 6 марта 1953-го от плачущего диктора Левитана о смерти Вождя, Гдов посуровел и сначала не знал, что делать. Но дело вскоре нашлось, ведь дни 5–9 марта запомнились тем, кто еще жив, вообще всеобщими массовыми стенаниями, рыданиями, воплями, плачами и заклинаниями. Матушка Гдова, непрерывно рыдая, нарезала днем 6 марта 1953-го из цветочного горшка изрядное количество ветвистых прядей растения «аспарагус», которое лишь с большой натяжкой можно было бы поименовать цветком. А настоящих цветов в Сибири марта 1953-го тогда еще не водилось, не то что сейчас. В Сибири тогда настоящие цветы появлялись только летом. В тайге — жарки, саранки, на грядках — астры, розы. Никакой голландской привознятины тогда еще не существовало. В лучшем случае все было как в арии цветочницы из забытой советской оперетты:

Ветерок приятно гладит волосы. У меня в корзине гладиолусы. Их доставил самолет из Ялты, Для того чтоб для любимой взял ты.

Матушка и велела будущему антисоветчику Гдову снести такие «цветы» соседу Сталину, в музей его имени, открытый на улице Лебедевой еще при жизни покойника в доме конечно же номер 23.

В этом музее Гдов бывал неоднократно, с сеткой-авоськой, по пути в очередь за хлебом в магазин № 15, что существовал тогда на углу улиц Сурикова и Лебедевой, В этом музее мальчику нравилось все — перманентное отсутствие наплыва посетителей, красный флаг, расшитые бисером унтайки ссыльного, его знаменитая трубка, про которую Гдов знал стих, усвоенный им в еще более раннем детстве, в детском саду, от которого (детства да и детсада тоже) осталась лишь фотография, где набычившийся ребенок сидит в окружении других таких же детей. Под портретом Вождя.

Курит трубку деда Сталин, А кисета-то и нет. Мы сошьем ему на память Замечательный кисет.

А в особенности ему нравилась картина, где было изображено, как одинокий Сталин гребет в лодке по реке Е. в непогоду против течения, а на него с берега смотрят восхищенные СИБИРЯКИ, граждане тюрьмы народов, которую он вскоре так же победит, как и речную непогоду. Хорошая картина. Многие хотели бы иметь ее у себя дома. Но вот только хрен им! Уж нету той картины. Как нет и музея Сталина, преобразованного в начале шестидесятых местными хрущевскими шестерками в музей РСДРП (б), а потом канувшего незнамо куда. Как и все кануло или канет незнамо куда, хочется нам этого или наоборот.

Стоя под Пизанской башней, Гдов размышлял о том, что в современной России выгрести против течения на реке Е. в непогоду смог бы только Президент РФ В.В. Путин, потому, что всю жизнь занимался в КГБ спортом. «Д.А. Медведеву, при всем уважении к нему, это, боюсь, было бы сделать слабо́, — мельком подумал Гдов. — Ну, вот еще министр обороны Сергей Кужегетович Шойгу, возможно, сдюжил бы, потому что он — генетический тувинец, взрос на реке Е., выкормлен буйволиным молоком и мясом маралов. Зато нынешний министр культуры, тот самый, который, согласно «диссернету», сплагиатил у доброго десятка других ученых весомую часть своих диссертаций, наверняка элементарно обделался бы со страху там на реке Е., еще не садясь в лодку». Это, замечу я для адептов «басманного правосудия», всего лишь ОЦЕНОЧНОЕ МНЕНИЕ. И вовсе не мое, а писателя Гдова, персонажа, находящегося хоть и под Пизанской башней, но над схваткой. Поэтому просим власти не преследовать писателя Гдова, да и меня, писателя Евг. Попова, автора этого сочинения. «Мы против властей не бунтуем», — как нас давным-давно научил отмазываться Михаил Булгаков, тоже писатель.

В музее тоже все вдруг заплакали, весь персонал, хотя непосредственно