Читать книгу "Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы"

И именно ведь женщины являлись его основным контингентом. Противно даже думать, о чем он там с ними говорит в ходе своих тет‑а‑тетов! Что они там перетирают и что он видит из их жизни во время своих сеансов! Жарко и злобно даже представить, как во время его работы — куда, к сожалению, у нее никакого допуска нет — многие телки наверняка из трусов своих выпрыгивают, пытаясь соблазнить, а то и заполучить его.

Поэтому, когда Леша во второй раз в своей жизни — безо всяких поползновений с ее стороны, сам, первый! — стал настаивать, чтобы им съехаться и жить вместе — и как раз это совпало с колоссальными неприятностями у нее на службе, — Варя согласилась. Бог с ней, с опаской, что он видит‑слышит‑чувствует ее как облупленную!

Но любовь и боязнь, что уведут, — далеко не все причины были, что они вместе жить стали, совместно (как пишут в определениях суда) вести хозяйство. Имелось и еще одно обстоятельство, за которое Варе становилось мучительно стыдно. И она прятала его на самом донышке своего сознания, и молилась, чтобы Данилов ни в коем случае не увидел, не понял, не углядел.

И — да, все дело было как раз в них, в снах.

Время близилось к шести утра, и, несмотря на то что спать хотелось страшно, Варя поняла, что вряд ли уснет. Да и был ли смысл забыться ненадолго, чтобы в половине седьмого подниматься под позывные будильника! Зашаркал лопатой узбек под окном, скоро за стеной, у глухой бабушки, вдовы генерал‑полковника Кожемякина, заиграет гимн…

Варя поднялась и, проклиная и злясь (впрочем, все‑таки несерьезно, вполнакала ругала она саму себя и Данилова), набросила халатик и отправилась на кухню варить кофе.

Алеша спал в гостиной, на любимом отцовском диване, уткнувшись в спинку головой и завернувшись в одеяло. Не кричал, не стонал, даже как будто бы не дышал — словно выполнил свое предназначение, разбудил ее, и теперь, удовлетворенный, успокоился. Варя почувствовала, как изнутри поднимается гнев. Вот и жалко его, и раздражает он ее, даже против воли. Да, непростой она оказалось штукой — совместная жизнь.

На кухне Варя зажгла свет, посмотрела на себя в зеркало — и себе не понравилась. Лицо большое и какое‑то опухшее, глазки заплыли. У нее прибавка, увы, сразу на физиономии отражается. От природы круглое, превращается оно в настоящее мурло. Да и талия наверняка разбухла, попа и бедра налились жирком. Фу! Пора садиться на строгую диету, возобновлять походы в зал — ох, а не хочется!

В наказание Кононова ограничилась на завтрак обезжиренным йогуртом и кофе сделала себе без сахара.

Варя любила свое тело, любила себя. Крепкая, мускулистая — кандидат в матера по академической гребле, шутка ли! Прекрасные плечи, руки, грудь. Но постоянно, чуть ли не с двадцати лет, приходилось держаться и с собой бороться. Чуть дашь слабину — начинаешь заплывать. Вот и теперь: пора (как говорится), мой друг, пора! Пора снова идти тренироваться и держать себя в узде.

Но под струями душа Варя вернулась мыслями к тому, что волновало ее гораздо больше. Да, Данилов. Когда они вернулись из яранской тундры в Москву — слава богу, живые и невредимые, — он сказал ей: будет расследование — вали все на меня. Я, сказал, человек партикулярный. Что они мне могут предъявить? Да ничего. А вот она, служивая, дело другое.

В итоге все равно выписали ей по первое число: во‑первых, за то, что просто связалась с Даниловым — объектом, который числился у комиссии в разработке. Во‑вторых, за то, что вовремя не доложила, что связалась. В‑третьих, за то, что нарушила приказ, оставила место службы… Было и четвертое, пятое, шестое…

Защищаясь, она (по предварительному уговору с Алешенькой и с его согласия) рассказала про их борьбу с чужими во глубине яранской тундры. Последовал вопрос: откуда он, Данилов, взял саму необходимость сражаться? Пришлось рассказать про визит в Москву бывшего русского графа, американца Эндрю Макнелли, и про его исповедь, в которой тот поведал Данилову, как в шестидесятых устранял академика Королева и первого космонавта Гагарина. Попросили также рассказать и о снах Данилова, которыми он с нею поделился.

Дальше особисты из отдела собственной безопасности, расследовавшие ее дело, еще долго расспрашивали про все детали даниловских реалистичных грез. А потом, когда состоялось позорное собрание, на котором объявили о ее понижении в должности и звании, и она думала, что все кончилось — через неделю примерно Кононову вызвал наконец новый начальник комиссии полковник Марголин. Был суров и холоден, но вежлив. Скупо молвил, что надеется, урок пойдет ей впрок и она встанет на путь исправления (именно так и сформулировал, будто она зэчка какая‑то). Воистину, Козел Винторогий! А еще новый начальник заметил, что связь Вари с Даниловым признана перспективной. Подумать только, перспективной! Для кого и для чего? Во имя интересов службы, конечно! И она обязана, продолжил полковник, докладывать, причем лично и непосредственно ему, Марголину, обо всем необычном, чем занимается ее сожитель. В том числе — о его снах.

Ей хотелось расхохотаться: «О снах Алеши? Обо всех? И эротических тоже?» Но она понимала, насколько шатко ее нынешнее положение (брякнешь — и никакой Петренко уже не отмажет), поэтому промолчала в тряпочку. А полковник, как бы отвечая на ее невысказанное, добавил:

— Разумеется, речь идет только о тех видениях, которые представляют общественно‑политический и (или) оперативный интерес.

И именно после этого разговора — а может быть, как раз вследствие него — Варя приняла очередное предложение Данилова пожить вместе.

Но ни о каких грезах‑видениях своего возлюбленного не выспрашивала.

Мерзко ей было оттого, что она в своей фактически семье кем‑то вроде сексота становится. Мерзко и стыдно. Павлик, блин, Морозов.

А Данилов — может, он об этом поручении, которое она получила, в ее сознании прочитал?

Во всяком случае, он молчал и снов ей сам, по собственной инициативе, никаких не рассказывал.

А Варя мучилась, что в любой момент может подойти срок, что Марголин вызовет ее и потребует отчета.

Так это и лежало, ворочалось подспудным тяжелым комом у нее на душе. Мешало спать. Мешало жить.

Алексей Данилов

Алешу квартира Варвары не радовала.

Хотя — казалось бы! Лет тридцать назад, когда Варин отец, генерал, ее получал, она, наверное, выглядела и являлась высшей точкой, вершиной, на которую только и мог взойти советский человек. После ордера на подобное жилье оставалось лишь лечь, удовлетворенно скрестить ручки и блаженно помереть. Пять комнат. Вы только подумайте: пять! Два туалета. Нет, вы представьте себе: два! Огромная кухня. Кирпичные стены. Тихий (как пишут в объявлениях) центр — десять минут ходу от метро «Новослободская».

Короче, если бы Варька не была такой бессребреницей, бесконечно увлеченной своей работой, могла бы на этом жилье состояние сделать. Продать его, к примеру. Или сдавать какому‑нибудь богачу или дипломату. А самой поселиться в экономичной брежневской «однушке» где‑нибудь в Вешняках, от места службы поблизости. Или к Данилову переехать.