Читать книгу "Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы"

Но сначала, сразу после смерти родителей, Варе мешала сентиментальность — как она отсюда сбежит, где вся жизнь прошла и столько с мамочкой‑папочкой связано? Потом прижилась — а теперь вот Данилова привела. Квартира между тем потихоньку ветшала. Совсем не Варина то была стезя — ремонты затевать и организовывать, магазины объезжать в поисках подходящих обоев или паркета. Вот и серели потихоньку от уличной копоти потолки, вылетали паркетины в коридоре, принялась обваливаться плитка на кухне. В сервантах‑секретерах пылились книги — некогда советски‑дефицитные Пикуль да Дрюон. В углу угрюмо дремал советского образца сейф — Варин отец хранил в нем трофейный пистолет и партийный билет; теперь там валялись документы на квартиру и машину. Несгораемый ящик гляделся символом этого жилья — громоздкий, пыльный и, по большому счету, никому не нужный.

Но решительно не из‑за неухоженности не нравилось Алексею это жилье. Как‑то жала ему эта квартира, как‑то натирала, словно ботинок не по ноге или колючий шарф. И дело было — он боялся себе в этом признаться, но факт оставался фактом — не только в непривычной среде обитания. И не только в том, что ему эту среду приходилось с кем‑то делить. Даже с такой бесконечно любимой и желанной девушкой, как Варя, которую он столько добивался.

Он привык быть самим собой — по крайней мере, дома, когда оказывался один. А тут все время приходилось надевать на себя что‑то вроде защитной маски. Или забираться в тот самый стакан — просто хотя бы для того, чтобы соблюсти пресловутое, как любят говорить американцы, прайвеси. И не влезть ненароком в мысли и чувства подруги. И это было тяжело и требовало напряжения — не расслабишься. Даже наоборот, ему порой прилетало за то, что он слишком уж сильно закрывается, — не может с пол‑оборота считывать мысли и желания любимой.

Девчонки — они ведь такие смешные и глупые, даже несмотря на то, что бывают столь высокообразованными умницами, как товарищ Кононова. Иной раз после обеда скажет призывно: «Леш, а Леш!» — и молчит. Он переспрашивает: «Что?» Молчит. Он начинает злиться: «Да что же?» А она, уже с раздражением — большие, корпулентные люди, как она, они ведь быстрее заводятся:

— Как ты не понимаешь? А еще экстрасенс называешься!

И не объяснишь ведь ей, что он специально, как не раз клятвенно обещал, будучи рядом с ней, ставит себе защиту и в ее мысли и чувства — ни‑ни. Барьер этот, правда, постоянных усилий требует, как если в компьютере всегда программа незакрытая работает. Но привыкнешь — и сложно по мановению Вариного прекрасного пальчика вдруг в момент перестроиться и начать понимать.

Словом, повторялось практически все, что он проходил со своей первой супругой, на которой женился по юности, по дурости — Наташей Нарышкиной. Но тогда ведь и способности его экстрасенсорные были мельче, с годами они только развились, и управляться он с ними гораздо хуже умел… Эх! Неужели он обречен на вечное одиночество? Неужели ему, как бы в пику его таланту, Господь не дал способности построить нормальную семью, жить с земной женщиной, заиметь детей? Он долго крепился, старался держаться от прекрасного пола подальше, но Варя своей красотой, умом и верностью заставила его пойти на попытку номер два. Неужели и она закончится неудачей? О нет, наверное, это последний шанс, и как бы не хотелось, чтобы он закончился неудачей!

Да и по совершенным мелочам — когда живешь с кем‑то бок о бок — время от времени приходится схватываться. К примеру, вот не думал Данилов, что будет спорить о политике — да с кем?! С чудеснейшей, любимой девушкой! Но она однажды с легкостью необыкновенной объяснила, в стиле бабульки из гастронома, все свары и тяготы последнего времени — кознями ЦРУ и вообще Америки!

— Ага, — воскликнул он в запале, — значит, Америка виновата, что мы кусок чужой территории хапнули и на ней военные действия ведем!

— Ты еще многого не знаешь, Алеша, — возразила Кононова с важностью, — а ведь нам соответствующую информацию доводят.

— Ну и что, интересно, вам такое доводят?

Но Варя в ответ вскинула глаза к потолку и покрутила указательным пальцем: типа, и стены имеют уши, не может она в квартире распространяться о том, что ей «доводят».

— Да ты сама два раза в Штатах была! — вскричал молодой человек в сердцах. — И что, похоже, что там какие‑то козни против нас строят?!

— Простые люди — нет, а власти — да. А ты вспомни своего американского друга и что он рассказывал тебе! В каких делах исповедовался!

Намек явно был на рассказ мистера Макнелли о том, что он лично погубил академика Королева и космонавта Гагарина[3].

— Да это ведь вообще было не про американцев! — вскричал он. — Про пришельцев!

— Кто знает, про кого на самом деле? Ведь в итоге убивал их американец.

В конце концов, в политическом том споре они буквально до крика друг на друга унизились, а потом Данилов подумал: «Может, власти так специально хотят — нас всех рассорить, разобщить, даже внутри семей? Чтобы мы никогда единым фронтом не выступали больше. И неужто мы теперь им будем поддаваться?!» Поэтому на разговоры с Варей, имеющие хоть малейший привкус политики, наложил со своей стороны строгое табу.

Вот в итоге и получалось: слишком много запретов (для самого себя), барьеров и ограничений. Не расслабишься.

В то утро Алексей проснулся, когда Варя давно ушла. Улегшись после своего кошмара в гостиной, он слышал сквозь сон, как она варит себе кофе, как шумят струи душа в ванной. Хотел проснуться и позавтракать с ней вместе — но снова засыпал. А под утро ему приснился тот самый сон, который преследовал его несколько последних месяцев и повторялся, с различными вариациями, многажды. Точнее, воспроизводился не сам сон, а то время, где он оказывался, обстановка и атмосфера, окружавшая его там, — события всякий раз оказывались разными. Однако всегда — тревожащими и даже зловещими. И важными. Почему‑то казалось, что они имеют самое непосредственное отношение к сегодняшнему дню, и поэтому кто‑то (или что‑то) хочет через Данилова о чем‑то рассказать, поведать, предупредить. Но о чем рассказать и о чем предупредить?

Вот и сегодняшнее видение — было оно до чрезвычайности реалистичным, и никаких примет сна даже не имело. События развивались ясно, просто, одно за другим, без перескоков и странных превращений. И время текло последовательно, как в действительности. Словом, ничем от реальности не отличался тот сон.

* * *

Он вышел из дома. Из своего дома, не Вариного. Проживал он до переезда к любимой неподалеку от платформы Маленковская, на тихом Рижском проезде. (Сюда он сменял, с доплатой, свою квартиру на улице Металлургической.) Вот и сегодня — да, сон был чрезвычайно реалистический! — он вышел из собственного подъезда в тихий двор. Еще скользнула во сне мысль: «А где Варя? Почему я один? Почему ее рядом нет? Что с ней случилось?»