Читать книгу "День дурака - Иосип Новакович"

После порки (ну, парочка дружеских шлепков скорее от радости, что семья вновь воссоединилась, а не настоящее наказание) мальчики не могли дождаться, когда нее принесут флажки учительнице, ожидая похвалы.

Учительница вошла в класс, захлопнув за собой дверь. На ее голове красовалась рыжеватая «химия», напоминавшая цветом и блеском бронзу только что отлитой скульптуры. Ученики встали и поприветствовали ее «Zdravo, drugarice!» («Здравствуйте, товарищ!»), после чего уселись на свои места, и учительница заговорила:

– Сегодня мы должны петь, потому что мы свободны, у нас есть страна, мы можем жить в братстве и единстве, я говорю обо всех южных славянах. Наши отцы и деды проливали кровь в борьбе с фашистами – немцами, итальянцами, австрийцами, венграми, болгарами, румынами и здешними нацистами. – она перешла на крик: – Наши местные фашисты были самыми страшными. Они построили концентрационный лагерь, убивали беременных женщин, сжигали деревни, а теперь живут в Германии, Аргентине и Америке и замышляют стереть нас с лица земли.

Учительница сделала паузу и обвела взглядом притихший класс, скосив глаза к тонкому носу.

– Но некоторые продолжают жить среди нас. Вскоре они начнут подкладывать бомбы, чтобы взрывать младенцев и стариков, как делали бездушные немцы во время войны. Мы должны остановить их, пока не поздно!

Ее голос снова задрожал, и две слезинки скатились по щекам, оставляя темные извилистые следы от туши. Алая помада размазалась, словно свежая кровь, а капли слюны поблескивали, как снежная пыль.

Учительница шепотом напомнила о той крови и любви, которые бьют струей из открытых сердец партизан и товарища Тито во имя всех хороших югославов и особенно детей.

– Но, – завопила она, – некоторые среди нас устроили заговор против этого!!! Да! Да! И они находятся прямо здесь, в классе! Они сорвали флажки, плевали на них и топтали ногами. Просто пройдитесь по центру города. Веревки, на которых висели флажки, напоминают челюсти девяностолетнего старика – они совершенно голые, флажков нет!!! А почему? – Учительница прищурилась и снова обвела взглядом комнату, уперев крупные руки в бока. В классе повисла такая тишина, что жужжание мухи можно было услышать не в переносном, а в прямом смысле слова.

Иван и Петр из бледных стали зелеными.

– Да, они здесь. Двое наших учеников. Пусть они признаются, и мы проявим снисходительность. Но если они не признаются, если только они… – учительница схватила длинную указку, которой обычно показывала разные районы мира – Сибирь, Мадагаскар, и даже, наверное, Тунгузию, этакую славянскую страну Эльдорадо с весьма циничным названием (корень «гуз» в большинстве славянских языков означает задницу).

Иван и Петр представили себе, как их поставят к стенке, закрыв глаза белой повязкой, и расстреляют, три сотни пуль прошьют их грудные клетки.

После часа запугиваний Иван и Петр так и не «вызвались» признавать свою вину. Когда появился директор школы (по совместительству заядлый пчеловод), то учительница подбежала к скамейке, где сидели друзья, и вытащила из выдвижных ящиков гору цветных флажков. Иван и Петр попытались сказать, что собрали флажки, чтобы восславить тот самый коммунизм, в заговоре против которого их обвинили, но в горле пересохло, и они могли только пищать что-то невразумительное.

– Вот они, мерзавцы! – заорала учительница, брызгая слюной. – И нечего тут дрожать, жалкие трусы! Да я даже пальцем не дотронусь до таких уродов, как вы?! Господи прости… И… Ой… – Она осеклась, поскольку сбилась с выбранного жаргона.

Царапая ручкой по бумаге, учительница написала записки родителям с просьбой перевоспитать своих детей. Она хотела, чтобы родители поставили свои подписи, а если Иван и Петр не принесут подписанные записки в течение двух часов (учительница великодушно оставила время на порку), то их исключат из школы. Иван подделывал подписи многих родителей, когда кто-то из одноклассников хотел устроить себе выходной, но сейчас такая мысль не пришла ему в голову.

Дома мать Ивана только что закончила печь медовое печенье, и ее пальцы были настолько липкими, что, ознакомившись с запиской, она не могла отцепить листок от рук. Затем она открыла Библию и прочла о необходимости отдавать кесарю кесарево – имея в виду, что нужно уважать назначенных Господом правителей (Тито, атеистическую компартию, флаг) – и не жалеть розги для спины сына своего.

Мать достала прут из буфета. Во времена Мировой войны ей довелось пережить голод и страх, и она боялась полицейского государства, не хотела быть слишком близко к нему, но при этом и отдаляться тоже не хотела. По мнению матери, главная добродетель – быть как можно более незаметным. Очевидно, что Иван нарушил эту заповедь и привлек к себе слишком много внимания, которое в данный момент на него обрушилось. Иван попытался убежать из комнаты, но споткнулся о мусорное ведро, откуда вывалилась голова гуся, купленного в честь праздника. Мать высекла Ивана. Ему казалось, что у него сломаны рука и пара ребер. Так бы оно и было, если бы прут не сломался раньше. Оторвавшийся конец пролетел через всю комнату и отскочил от пола. Иван не плакал. Из гордости. В его горле комком, словно кровавая слизь, скапливалась ненависть к любой власти, хоть к материнской, хоть к отцовской. Но ему пришлось тащиться обратно в школу, поскольку, несмотря на отвращение, Иван боялся того, что может случиться, если он туда не пойдет.

Иван с трудом мог передвигаться, поскольку соленый пот пропитывал раны, но как только вернулся домой из школы во второй раз, мать уже ждала его, чтобы отправить в магазин. Старенькое деревянное радио, на громкоговорителе которого подрагивала темно-желтая обшивка, сообщило, что советские войска оккупировали Будапешт. Мать Ивана обожала слушать радио именно из-за таких новостей, и в данном случае у нее тут же начался приступ паники. Она спрыгнула со стула и принялась листать Библию на чешском языке, лежавшую в буфете. Она дала Ивану банкноты такого большого номинала, каких он раньше и не видел, и отправила их с Бруно в магазин с маленькой деревянной тележкой, миниатюрной копией настоящей телеги, запряженной лошадьми. Нужно было купить пятьдесят килограммов муки, двадцать литров масла, пять кило соли. В случае вторжения советских войск на этих запасах можно было продержаться несколько месяцев. Продавец посмеялся над Иваном:

– Зачем тебе так много еды?

– Русские наступают.

– Да они всегда наступают, а нам-то какое дело? У нас есть Тито.

Снаружи быстро выстраивалась длинная очередь. Десятки бледных людей, и все хотят купить муку, масло и соль.

– А русские нас всех убьют? – поинтересовался Бруно.

– Думаю, да, – ответил Иван.

Бруно заплакал.

– Если они придут к нам домой, мы приготовим ловушку, – сказал братику Иван. – Давай припрячем масло и скажем маме, что оно закончилось. Она нам поверит, ты только посмотри на этих людей, им всем нужно масло. Мы разольем по дому масло и бензин, зажжем спичку, и русские сгорят.

– А мы?