Читать книгу "Старые черти - Кингсли Эмис"

Гадкое или не очень, лицо так или иначе надо было побрить. Малькольм ненавидел всю эту дребедень — чистку зубов, бритье, ванну, причесывание, одевание — и порой чувствовал, что вот-вот пошлет все к черту и будет целый день ходить в халате и пижаме. Наверное, он давно бы так и поступил, если бы не Гвен. Она уверяла, что дело пойдет веселее под переносной радиоприемник, и Малькольм изредка следовал ее совету, но болтовня ему не нравилась, современная музыка — тоже; в общем, слушать было нечего, кроме «Радио Уэльса», самого подходящего для желающих усовершенствоваться в валлийском. Жаль, что тамошние дикторы говорят слишком быстро.

Валлийский, но уже в более значительных количествах, возник снова, когда после отъезда Гвен Малькольм пошел в кабинет — убить время перед визитом в «Библию». Так называемый кабинет располагался на первом этаже — маленькая грязная комнатушка, где постоянно гудели водопроводные трубы. Главным украшением служил книжный шкаф орехового дерева, который на Вернет-авеню не выглядел чересчур большим, а здесь, чтобы занести его в дом, пришлось вынимать оконную раму. Одну полку занимала поэзия: неплохая подборка английских классиков (кое-какие томики изрядно поистрепались), несколько книг на валлийском (все в превосходном состоянии) и десятка два сборников стихов на английском, написанных валлийцами двадцатого века. На одной книжке, не слишком тонкой, стояло имя Малькольма и штамп небольшой типографии в той части графства, которая теперь зовется Верхним Гламорганом. Рано уйдя на пенсию из Королевской Кембрийской академии, Малькольм собирался выпустить следующую книгу, закончить начатые много лет назад стихи и сочинить новые, существующие пока только в замыслах. Ему следовало бы знать, что одних благих намерений мало. За все это время он не написал ни строчки. Ничего, в один прекрасный день все изменится, считал он, а пока нужно работать, набивать руку. Отсюда и валлийский.

Среди других книг на столе была публикация Общества по изучению ранних валлийских текстов, ожидающая перевода на английский: поэмы и поэтические отрывки из творчества Ллевелина Баха аб ир Инада Коха (ок. 1310 г.), открытая на погребальной песне Кадваладру;[2]довольно внушительном произведении, строк в триста. Там же лежала слегка исправленная рукопись — Малькольмов перевод первых двух строф, а также брошюра с единственным известным переводом, который выполнил и опубликовал в двадцатых годах школьный учитель из Кармартена. Стиль перевода сильно устарел, ну да ладно — пусть его поэтические достоинства невелики, зато сгодился в качестве подстрочника.

Малькольм неторопливо открыл брошюру в самом начале. Взгляд перебегал с валлийского оригинала на обе английские версии, выхватывая слова и фразы, которые, как ему казалось, он видел впервые: гробница великого вождя… гнедые скакуны… вы, о воины Гвинеда… я бард, я певец… груды павших саксов… венец… олень… щит… мед…

Он резко выпрямился. Могучая волна скуки и ненависти накрыла его с головой. Все это, все его занятия, нельзя назвать жизнью. Так, ерунда, особенно после сегодняшних новостей. Ну уж нет, из намерений стихов не выжмешь. Может, они возникают из надежды?

Малькольм хотел было разорвать свои записи, однако при мысли о потраченных часах рука дрогнула, а еще он подумал, что когда-нибудь вернется к переводу и создаст нечто прекрасное. И все равно он не мог больше сидеть на месте. Правда, если выйти прямо сейчас, он попадет в паб слишком рано — много раньше, чем хотелось бы. Впрочем, можно доехать на автобусе до Бофоя, а остаток пути пройти пешком. Из тех же соображений Малькольм тщательно почистил туфли — без особой на то нужды, просто чтобы скоротать время.

Когда он наконец вышел, небо уже хмурилось темными тучами, было сыро, но довольно тепло, легкий ветерок разгонял туман — обычная для Уэльса погода. Если видишь вершину Сил-Пойнт, значит, дождь будет позже, если нет — льет сейчас. Пока Малькольм спускался с холма, она маячила вдали, темно-серый выступ среди черных, блестящих от влаги шиферных крыш. Вскоре внизу показалась бухта, закругляющаяся с западной стороны (на ее берегу когда-то добывали уголь), потом — территория за прибрежной полосой (там по-прежнему выплавляли сталь и олово, перерабатывали нефть — по крайней мере пока), а за всем этим поднималась едва различимая сквозь дымку квадратная громада Минидд-Тивилл, второй по величине горной вершины Южного Уэльса.

Стояло позднее утро обычного рабочего дня, а на тротуарах толпился народ, люди заходили в магазины, выходили, прогуливались, словно туристы, — здесь, в феврале? Дети и собаки бегали туда-сюда, чуть ли не бросались под ноги. Даже перейти улицу оказалось непросто из-за сплошного потока автомобилей и мотоциклов. На остановке двадцать четвертого автобуса собралась очередь, но ждать все равно пришлось долго. Говорили, что всему виной нехватка кадров: нет желающих работать с тех пор, как введение автоматической системы оплаты покончило с днями изобилия, когда на загородном отрезке маршрута кондуктор припрятывал половину денег за билеты, а потом честно — ну или почти честно — делился с водителем. Подростки, которым надо было пройти на другую сторону улицы, не желая обходить очередь, то и дело прорывались через нее, и всякий раз перед Малькольмом. Словно сговорились!

Подъехал автобус. Взбираясь по замусоренным ступенькам, Малькольм почувствовал резкий укол в правом яичке, как будто щелкнул переключатель, и еще раз, когда сел. Ничего страшного, подумал он, обычная мимолетная боль, бывает. Одно время рак яичка был одним из главных кошмаров Малькольма, в первую очередь из-за того, что поражает весьма деликатную область и, по слухам, плохо поддается лечению. Однажды, после суток непрекращающихся резей, Малькольм до рассвета прикидывал, какие книги возьмет в больницу: в основном сборники английской поэзии, ну и парочку описаний Уэльса (разумеется, на английском). Затем случилось одно из самых быстрых и полных выздоровлений в истории медицины — болезненные ощущения исчезли сами собой. Вроде бы пока все обошлось. А потом он прочел в «Гардиан», что благодаря новейшим достижениям выживаемость при опухолях яичка превысила девяносто процентов, и до конца дня чувствовал себя на двадцать, нет, тридцать лет моложе. Отголоски этой радости сохранились и до сих пор.

Погрузившись в воспоминания, Малькольм пропустил свою остановку и доехал почти до самого Динедора. С нарочито невинным видом он вышел у «Траттории Паоло». Сразу за углом была «Библия», полностью — «Библия и корона», единственный во всем Уэльсе паб с таким названием. Местные любители старины утверждали, что оно восходит к роялистскому тосту, хотя самое раннее упоминание паба датировалось тысяча девятьсот двадцатым годом, когда всякий уже мог без опаски провозглашать свою преданность партии короля в любом из его владений, даже в этом.

Как всегда по дороге к пабу, Малькольм заметно повеселел от перспективы провести час, а то и больше, не думая о болезнях и о том, что с ними связано. Пришел он все-таки рановато; впрочем, внимания никто не обратил.