Читать книгу "Даже для Зигги слишком дико - Сильвия Симмонс"

Не могу сказать, что я уж очень ее любила, но несколько раз брала у нее интервью — при выходе каждого нового альбома или при начале очередного концертного тура. А потом она вдруг как-то незаметно исчезла с горизонта — словно испарилась без остатка! Впрочем, я о ней и не вспоминала — до того вечера в отеле «Конрад».

У нее, как у многих звезд, была большая голова. В прямом смысле слова. Непропорционально большая голова. Словно у куклы. Или у инопланетян на картинках. Терри напоминала кошку, только не живую, а детский рисунок кошки: огромная голова, большущие миндалевидные глаза, скулы, каких в жизни не бывает, и четко обрисованные карамельно-алые губы, словно из книжки-раскраски. А ниже головы — крохотное изящное тельце. Впечатление: весь жир из него отсосали и загнали ей в губищи.

Редакторы отряжали меня на интервью с ней ради «женского взгляда», потому что у журналистов мужского пола от одного вида этой самочки отнималась речь, они вставали на задние лапки и оставляли восторженные лужи на полу. А я могла давить на женскую солидарность: мы, мол, сестры и доверяем друг другу — между нами что-то вроде спиритуальной фаллопиевой трубы. Однако она всё равно смотрела мимо меня или сквозь меня — не то величаво-рассеянная королева, не то жующая на лужке корова. Взирала отрешенно-равнодушно — как со своего плаката, который украшал стены в комнатах исходящих спермой подростков по всей стране. Она отвечала на мои вопросы таким монотонно-механическим голосом, что я мало-помалу отвлекалась на посторонние мысли; меня тянуло в сон, и временами приходилось воровато поглядывать на магнитофон — не задремал ли и мой верный товарищ.

Все кругом звали ее Пусси, и это выводило Терри Аллен из себя. Она не уставала повторять устало-обиженным тоном: «„Пусси“ — это не я, а группа, в которой я пою!» Она даже придумала продавать рекламные бейсболки с надписью «„Пусси“ — это группа!». В бэнде, кроме Терри Аллен, было еще четыре парня. Она жила с одним из них — гитаристом по фамилии Тейлор, невысоким черноглазым брюнетом со здоровущим носом. У него всегда был довольно помятый вид — как после дискотеки до утра, которая закончилась групповухой. Ручки у Тейлора были маленькие, поэтому он играл на специально для него переделанной гитаре. Во время моих интервью он всегда сидел где-нибудь в отдалении — молчком, только наблюдая и от избытка энергии постукивая ладонью о подлокотник кресла. Он был стержнем группы: писал песни и продюсировал диски. Ну и конечно, трахал всё, что двигалось, но двигалось недостаточно быстро, чтобы удрать.

Во время одного из интервью Тейлор гульнул прямо у нас на глазах. Пока Пусси, живая как натюрморт, что-то наговаривала на мой магнитофон, заметным усилием воли держа прямо свою неподъемную головищу, наш черноглазенький гитарист внезапно сухим жестом приказал их пиар-девице следовать за ним. Они вышли из комнаты отеля в коридор, и мы слышали, как за ними захлопнулась дверь номера рядом. Потом, много-много позже, когда Тейлор — из-за одного поперек сказанного слова — заменил эту девицу парнем, который возглавлял фэн-клуб группы, уволенная рассказала мне по секрету, что тогда произошло в соседнем номере. Не произнеся ни слова, Тейлор задрал ей юбку и засунул свою миниатюрную ручку сами понимаете куда — по самую кисть. У девушки было ощущение, что она кукла чревовещателя.

Поначалу Тейлор имел привычку допускать журналистов к Пусси лишь после предварительного разговора с ними — обычно в баре. Я была единственная женщина в мужской компании. Он разогревал всех шуточками и комплиментами, создавая атмосферу иронического интеллектуального братства и вкрадчиво распинаясь о том, что до появления Пусси группа была сосредоточена на художественном поиске, а нынче приходится быть попроще. Пусси он нашел в баре — работала официанткой. Затем в нужном духе обработанные журналисты — чертовы сексисты-пигмалионы! — направлялись разговаривать с Пусси. И та втайне бесилась, угадывая во всех вопросах один и тот же подтекст: что она — создание Тейлора; он сценарист, режиссер и постановщик всей пьесы, а она — просто смазливая мордашка на авансцене. Но деваться было некуда: она сидела на стуле как школьница за партой — с прямой спиной — и повторяла его тексты своими карамельно-алыми подушками. А журналисты одобрительно кивали, придвигаясь к ней на расстояние аромата ее губной помады — ближе и ближе к этому мечтательно-рассеянному лицу в рамке искусно взъерошенных не от природы золотых волос.

Теперь, поднапрягшись, я припоминаю что-то читанное в рубрике «А где теперь?..». Автор терялся в догадках, где теперь Пусси и чем она занимается, и надеялся на помощь читателей. Отозвался барабанщик группы — он ничего про нее не знал и использовал случай, чтобы отрекламировать свой новый проект. Еще было письмо от одного ньюйоркца, который утверждал, будто видел Пусси в Центральном парке и долго шел за ней. По его словам, она выглядела как торговка дешевой наркотой — жирная, неопрятная и очень среднего возраста. И якобы постоянно что-то бормотала себе под нос — вроде как тексты своих новых песен. Автор письма приложил подслушанную им и на ходу записанную в блокнот поэмку — и редакция имела глупость опубликовать ее. Подростковая галиматья про секс и убийство. И дураку понятно, что парень накатал ее сам.

Разумеется, этому стихоплету никто не поверил. Однако сам факт встречи в Центральном парке мог иметь место. Думаю, даже жутко постарев и изменившись практически до неузнаваемости, однажды знаменитые персоны, глядя на фотографии которых онанировали тысячи малолеток, — эти однажды фантастически известные люди не могут окончательно затеряться в толпе. Слава наложила на них несмываемый след, что-то вроде татуировки на видном месте, которую ничем не прикрыть.

Короче, сидели мы, группа журналистов, в дальнем углу холла отеля «Конрад», а на улице хлестал дождь. Те, у кого следовало брать интервью, как обычно, безбожно опаздывали. Поэтому мы, человек шесть-семь, коротали время за пивом и трепом — зубоскалили и перемывали косточки отсутствующим коллегам. Конечно, рассказывали байки из боевого журналистского прошлого и делились точно дозированными сплетнями: с одной стороны, нужно было прихвастнуть своей информированностью, с другой — не дать коллеге перехватить горячую новость. Сейчас попробую вспомнить, как в разговоре всплыло имя Пусси. Ага, точно, началось с парня из таблоида, который травил черные анекдоты про Фредди Меркьюри и СПИД. Когда парень подхватился и ушел наверх — наконец прибыл его клиент, — мы продолжили разговор о покойных рок-звездах. Кто-то упомянул ведущего гитариста группы «Пусси».

Похороны Тейлора были засняты на пленку — для грядущего диска, посвященного его памяти. Толстые наглые папарацци сновали между крестами и каменными ангелами, выбирая лучший ракурс для съемки знаменитостей, которых набежало несметное число. Кладбище было черным-черно от рок-звезд. Поскольку черное для большинства из них что-то вроде обязательного повседневного мундира, то им даже не пришлось тратиться на траурный костюм. Шоу вышло на славу. Согласно завещанию покойника, гроб был изготовлен в виде гитары. Правда, окошко наверху все-таки не сделали, даром что покойный очень хотел понаблюдать из своей гитары за всем спектаклем — конечно, молчком, по своей и прижизненной манере. Однако никому не улыбалось смотреть через это окошко на сто двадцать фунтов рубленого мяса. Тейлор погиб в автокатастрофе: смерть мгновенная, но неаккуратная. Представители фирмы грамзаписи, пиарщики и музыканты сыграли свои роли на кладбище великолепно — хоть на бис приглашай! Две его последние подружки были фотогенично вне себя от скорби, а его заурядные родственники — подобающим образом потрясены и трогательно неуместны в этой блистательной массе узнаваемых лиц. Члены группы появились с торжественными непроницаемыми лицами. На после похорон был запланирован джем-сейшн.