Читать книгу "Азазель - Борис Акунин"

— М-м-м…

«Сердечная благодарность всех москвичей… Где же наши Оуэны иЭстеры?»…

— Ладно, Бог с ними, с сиротками. Что у нас тут?

«Циничная выходка»

— Хм, любопытно.

«Вчера в Александровском саду произошло печальноепроисшествие совершенно в духе циничных нравов современной молодежи. На глазаху гуляющих застрелился г-н N., статный молодец 23-х лет, студент М-ского университета,единственный наследник миллионного состояния.»

— Ого!

«Перед тем как совершить этот безрассудный поступок, N., посвидетельству очевидцев, куражился перед публикой, размахивая револьвером.Поначалу очевидцы сочли его поведение пьяной бравадой, однако N. не шутил и,прострелив себе голову, скончался на месте. В кармане самоубийцы нашли запискувозмутительно атеистического содержания, из которой явствует, что поступок N.не был минутным порывом или следствием белой горячки. Итак, модная эпидемиябеспричинных самоубийств, бывшая до сих пор бичом Петрополя, докатилась и достен матушки-Москвы. О времена, о нравы! До какой же степени неверия инигилизма дошла наша золотая молодежь, чтобы даже из собственной смертиустраивать буффонаду? Если таково отношение наших Брутов к собственной жизни,то стоит ли удивляться, что они ни в грош не ставят и жизнь других, куда болеедостойных людей? Как кстати тут слова почтеннейшего Федора МихайловичаДостоевского из только что вышедшей майской книжки „Дневника писателя“: „Милые,добрые, честные (все это есть у вас!), куда же это вы уходите, отчего вам такмила стала эта темная, глухая могила? Смотрите, на небе яркое весеннее солнце,распустились деревья, а вы устали не живши.»

Ксаверий Феофилактович растроганно хлюпнул носом и строгопокосился на своего юного помощника — не заметил ли, после чего продолжилзначительно суше.

— Ну и так далее, и так далее. А времена тут, право, непри чем. Эка невидаль. У нас на Руси про этаких-то издавна говорили «с жирувзбесился». Миллионное состояние? Кто бы это был? И ведь, шельмы частныеприставы, про всякую дребедень доносят, а тут и в отчет не включили. Жди теперьсводку городских происшествий! Хотя что же, тут случай очевидный, застрелилсяна глазах у свидетелей… А все же любопытно. Александровский сад — это у насбудет Городская часть, второй участок. Вот что, Эраст Петрович, не в службу, ав дружбу, слетайте-ка к ним на Моховую. Мол, в порядке надзора и все такое.Разузнайте, кто таков этот N. И главное, голубчик, прощальную запискунепременно спишите, я вечерком своей Евдокии Андреевне покажу, она любит всетакое душещипательное. Да не томите, возвращайтесь поскорей.

Последние слова были произнесены уже в спину коллежскомурегистратору, который так торопился покинуть свой унылый, обтянутый клеенкойстол, что чуть фуражку не забыл.

* * *

В участке молоденького чиновника из Сыскного провели ксамому приставу, однако тот, увидев, что прислали не Бог весть какую персону,времени на объяснения тратить не стал, а вызвал помощника.

— Вот, пожалуйте за Иваном Прокофьевичем, —ласково сказал пристав мальчишке (хоть и мелкая сошка, а все ж изуправления). — Он вам все и покажет, и расскажет. Да и на квартиру кпокойнику вчера именно он ездил. А Ксаверию Феофилактовичу мое нижайшее.

Фандорина усадили за высокую конторку, принесли тощую папкус делом. Эраст Петрович прочел заголовок

«ДЕЛО о самоубийстве

потомственного почетного гражданина Петра АлександроваКОКОРИНА 23-х лет, студента юридического факультета Московского императорскогоуниверситета. Начато мая месяца 13 числа 1876 года. Окончено … месяца … числа18.. года»

и дрожащими от предвкушения пальцами развязал веревочныетесемки.

— Александра Артамоновича Кокорина сынок, —пояснил Иван Прокофьевич, тощий и долговязый служака с мятым, будто короважевала, лицом. — Богатейший был человек. Заводчик. Три года какпреставился. Все сыну отписал. Жил бы себе студент да радовался. И чего людямне хватает?

Эраст Петрович кивнул, ибо не знал, что на это сказать, иуглубился в чтение свидетельских показаний. Протоколов было изрядно, с десяток,самый подробный составлен со слов дочери действительного тайного советникаЕлизаветы фон Эверт-Колокольцевой 17 лет и ее гувернантки девицы Эммы Пфуль 48лет, с которыми самоубийца разговаривал непосредственно перед выстрелом.Впрочем, никаких сведений помимо тех, что уже известны читателю, Эраст Петровичиз протоколов не почерпнул — все свидетели повторяли более или менее одно и тоже, отличаясь друг от друга лишь степенью проницательности: одни говорили, чтовид молодого человека сразу пробудил в них тревожное предчувствие («Какзаглянула в его безумные глаза, так внутри у меня все и похолодело,» — показалатитулярная советница г-жа Хохрякова, которая, однако, далее свидетельствовала,что видела молодого человека только со спины); другие же свидетели, наоборот,толковали про гром среди ясного неба.

Последней в папке лежала мятая записка на голубой бумаге смонограммой. Эраст Петрович так и впился глазами в неровные (верно, отдушевного волнения) строчки.

«Господа, живущие после меня!

Раз вы читаете это мое письмецо, значит, я вас уже покинул ипознал тайну смерти, которая сокрыта от вас за семью печатями. Я свободен, авам еще жить и мучиться страхами. Однако держу пари, что там, где я сейчас иоткуда, как выразился принц Датский, ни один еще доселе путник не вернулся, нетровным счетом ничего. Кто со мной не согласен — милости прошу проверить.Впрочем, мне до всех вас нет ни малейшего дела, а записку эту я пишу для того,чтобы вам не взбрело в голову, будто я наложил на себя руки из-за какой-нибудьслезливой ерунды. Тошно мне в вашем мире, и, право, этой причины вполнедовольно. А что я не законченная скотина, тому свидетельство кожаный бювар.

Петр Кокорин»

Непохоже, что от душевного волнения — вот первое, чтоподумалось Эрасту Петровичу.

— Про бювар это в каком смысле? — спросил он.

Помощник пристава пожал плечами:

— Никакого бювара при нем не было. Да чего вы хотите,не в себе человек. Может, собирался что-то такое сделать, да передумал илизабыл. По всему видать, взбалмошный был господин. Читали, как он барабан-токрутил? Кстати, в барабане из шести гнезд всего в одном пуля была. Я, например,того мнения, что он и не собирался вовсе стреляться, а хотел себе нервыпощекотать — так сказать, для большей остроты жизненных ощущений. Чтоб потомслаще елось и пикантней кутилось.

— Всего одна пуля из шести? Надо же, как неповезло, — огорчился за покойника Эраст Петрович, которому все не давалпокоя кожаный бювар.

— Где он живет? То есть, жил…