Читать книгу "Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк"

и жадно накинулся на добавку. Сегодняшний день у него, определенно, удался. В отличие от остальных.

Как только до старых узников дошло, что Лялин – не освободитель, а очередная жертва, а до новых, – что старые не комедианты, а рабы, все впали в отчаяние. Особенно Пашка, люто ненавидевший порядкоблюстителей. Отмотав три срока, он и в страшном сне не видел, что четвертый будет тянуть в одной «камере» с действующим ментом. Ему, «честному бродяге», по понятиям не полагалось контачить с «мусором», а уж спать с ним на соседних нарах и жрать из одного котла – самое настоящее «западло».

Опер тоже подрастерялся. Так глупо попасть в передрягу ему еще не доводилось. И надо ж было на ночь глядя попереться в круглосуточный супермаркет за кормом для Спинозы. Не помер бы пес до завтра. Разделили бы с ним на двоих банку тушенки и сковородку жареной картошки… И как он мог так бездарно купиться на стандартную разводку: «Там, во дворе, девушка лежит без сознания, помогите, ради бога». Помогать-то, конечно, надо, но поворачиваться спиной к незнакомцам… Доигрался, япона мать!

– Не сковырнуться бы с голоду, – чертыхнулся Лялин, проталкивая в горло кусок черствого хлеба. – Да и чаек у вас тоже… «забористый», – отхлебнул он глоток безвкусного, как помои, напитка. – Где вы это дерьмо берете?

– Суточный выброс из супермаркета, – зашелся в кашле Бурак. – Все, что пришло в негодность. Еще нам разрешено кашу варить из того, что в данный момент фасуем. В пределах разумного, конечно. Раз в три дня чуркобесы являются за упакованной продукцией и забрасывают нам еду. Если норму не выполняем, пайка урезается. Как говорят у нас в Беларуси, обедаю, а живот не ведаю.

– Я хренею в этих камышах! – почесал затылок Паштет. – Это ж – дерьмо три раза. Его не станут жрать даже шакалы!

– Шакалы не станут, а человек – такая скотина, которая ко всему привыкает, – расфилософствовался Актер. – Брезгливость постепенно проходит, а необходимость выжить остается, и уже спустя недельку ты, не моргнув глазом, давишься тем, что бог послал. Поначалу меня тоже выворачивало, потом втянулся, как та кошка из анекдота про пылесос.

– А где лестница, по которой бандиты сюда спускаются? – поинтересовался оперуполномоченный.

– А они к нам не спускаются, – прошепелявил Монах. – Видите, под потолком подвесную платформу? С помощью этого подъемника джигиты доставляют вниз новых рабов, мешки с крупами, бочки с таблетками, коробки с едой и поднимают наверх расфасованную продукцию. А лестница здесь и впрямь когда-то была, но давно осыпалась. От нее осталась только груда строительного мусора, – ткнул он пальцем куда-то в темноту. – Там, наверху, рядом с платформой, есть площадка. От нее к выходу ведут ступеньки. Судя по лязгу, от свободы нас отделяют две металлические двери. Но на такую высоту нам все равно не взобраться.

Пашка вышел из-за стола. Усевшись на набитый чем-то мешок, взял со стола свою кружку. На зоне у него была такая же – большая, металлическая, с погнутой ручкой.

– Ни тебе столового серебра, ни мейсенского фарфора, ни чешского хрусталя. Все, как на киче: алюминиевое весло и металлический тромбон. Судьба снова устроила мне вырванные годы.

– А почему тромбон? – полюбопытствовал артист. С веслом, судя по всему, он и сам разобрался.

– Потому что кружку зеки используют в качестве концентратора звука при переговорах с соседней камерой. Прикладывают ее дном к стене, вставляют рот внутрь – и орут. При этом ни во дворе, ни в коридоре их никто не слышит. Кроме того, конечно, кто стоит с той стороны стены, приложив ухо ко дну тромбона.

Монах с артистом переглянулись. «Только зека нам для полного счастья и не хватало», – читалось в их глазах.

– А на прогулку здесь часто выводят? – завертел головой Тетух в поисках двери.

Бурак удивился оптимизму новенького.

– Какие прогулки?! Мы света божьего несколько лет не видели. Из этого склепа – только вперед ногами.

Павел сорвался с места и начал мерить помещение широкими быстрыми шагами. На его лице застыл неописуемый ужас.

– Да это ж Гуантанамо! Без свежего воздуха и солнечного света я уже через месяц боты заверну…

– Кончай истерить! И без тебя тошно! – стукнул по столу Лялин похожим на гирю кулаком.

Паштет замер на бегу, как стреноженный конь. Затем мужчина подскочил к оперу и встал перед ним в боевую стойку.

На лице Юрия не дрогнул ни один мускул.

– Не бренчи нервами! – повторил он спокойно, сжимая и разжимая в руке пружинный кистевой эспандер – единственную вещь, оставшуюся в его карманах после бандитского аудита. – Думать мешаешь.

– Ах, ты ж лось менторылый! – бросился на него Павел с кулаками.

Лялин сделал молниеносное движение ребром ладони. Ноги Паштета мелькнули в воздухе, и он оказался на полу. Уткнувшись носом в грязный, усыпанный мукой бетон, Тетух принялся пугать капитана ответкой.

– Не прекратишь бузить, свяжу! – пообещал ему Юрий, разминая кисть правой руки.

– А почему у вас такой срач? – обратился он к застывшим с открытыми ртами старожилам. – Уж пол-то подмести можно было?! Вон господин Паштет в вашем свинарнике свой парадный фрак испачкал.

Нервно дернув коленкой, Павел стал подниматься. Минуту назад он выглядел довольно прилично: модная куртка необычной текстуры, джемпер с оригинальным принтом, плотные черные джинсы со множеством накладных карманов, кроссовки из натуральной перфорированной кожи. Все новое, чистое – муха не сидела.

Вывалявшись же в муке, мужчина стал похож на загулявшего мельника. Его короткие, стриженые под «площадку» волосы, лоб, нос, щеки, ресницы – все было кипенно белого цвета. На этом фоне глубокий дугообразный шрам над левой бровью смотрелся как кровавый рубец, а нереально синие глаза – как лесные незабудки на снегу.

Тетух тягуче сплюнул на пол, отряхнулся и неожиданно для всех стал яростно отбивать чечетку.

Впереди идет ГАИ

(вечно пьет не на свои).

А потом ОБэХаэС

(бабы йес и бабки йес).

А потом идет ОУР

(вечно пьян и вечно хмур).

А за ним, задроченный,

Опер полномоченный,

– сопроводил он хореографию вокалом.

– Слезы умиления, аплодисменты, занавес, – три раза хлопнул в ладоши Иван Бурак. – Как говорил артист Евстигнеев, в степе[1] главное – кураж!

– Плюсую, – поддержал его Юрий. – Имеем готовый номер для «Калины красной»[2]. Жаль, что местному начальству больше нравится лезгинка. Осваивай новый репертуар.

В ответ Пашка раздраженно пнул ногой мешок с мукой.

– Че здесь так ссаками воняет? – вызверился он на старых сидельцев. – Тут че, даже сортира нет?

– Туалет? Есть. Зайдете за угол и метров десять –