Читать книгу "Феномен 404 - Дмитрий Алексеевич Игнатов"

собеседников, выдерживая паузу. — В общем, есть у меня один мальчик в сценарном… Витенька. Типа даже писатель настоящий. Так он мне уже давно этой идеей мозг выел. Нам нужен герой. Не толпа. Не масса в касках. Не икра е**ная. А настоящий, с*ка, герой. Которому сопереживать будут. Следить! Болеть!».

«Как Алёша?» — догадывается докладчик.

«Как х*ёша! Алёша твой пукнул и вышел весь. А нужен феномен. Персонаж. Мифический герой. Сверхчеловек! Супер-б**дь-Алёша!»

«Где ж его взять?»

«Создать. Вырастить».

«М?»

«А вот пусть Георгий Михалыч и скажет… Я ж с ним полгода назад спорил насчёт биологического направления. Аж на говно изошёл…»

«Белорусский подрядчик? — директор хмурится. — Неужели всё-таки что-то нахимичили?»

«Нахимичили. Нахимичили! Ещё как! И не какой-нибудь психосинтетический шмурдяк, как у наших западных партнёров. А настоящее, ё*-вашу-мать, биологическое оружие! Такое, что все будут кирпичами срать! А уж как рейтинг попрёт…»

* * *

Тихий солнечный день разливается по палате. Постельное бельё нежно-бежевого цвета с узором из дубовых листочков. Такие же полотенца на спинке кровати. Клетчатый плед в тех же тонах. За приоткрытым окном шумит реликтовый лес. Всё это больше напоминает какой-то загородный пансионат. Если забыть, что вокруг не только природоохранная зона, но и два контура с КПП. На въезде и на всех табличках указано расплывчатое «Центр рекреационной биологии», но, очевидно, это тоже конспирация, ведь я здесь единственный отдыхающий. Или пациент. Не знаю, что будет точнее.

Весь персонал так мило мне улыбается, но между собой вполголоса называет это место «комплекс» и часто надолго скрывается где-то. Не удивлюсь, если под трёхэтажными корпусами с милыми мозаиками на фасадах находится ещё пять уровней подземных коммуникаций. О них свидетельствовали многочисленные вентиляционные «будочки», разбросанные по территории. Хотя они могли быть и частью банального бомбоубежища, которые обустраивались во времена Союза на всех подобных объектах. Никаких секретных входов я в итоге так и не нашёл. Впрочем, и не искал. Тогда меня волновал лишь мой диагноз. А словоохотливый главный врач Валерий Семёнович (его фамилия неизвестна мне до сих пор) с удовольствием знакомил меня с тонкостями работы иммунитета, внутренним устройством клеток и особенностями их деления.

Наверное, это единственный сотрудник, чья улыбка была совершенно искренней, а циничный медицинский юмор отдавал добродушной заботой. Ещё издали завидев мою фигуру, шоркающую по парковой дорожке, он громко выкрикивал: «Вот и наше злокачественное новообразование!», а потом, поравнявшись, с силой хлопал меня по плечу «Метастазируем потихоньку? Ну-ну…». И хотя от этих шуток становилось почти так же тошно, как от курса химиотерапии, я улыбался в ответ.

В те дни, я был идеальным пациентом. Я был готов на всё. Болезненные уколы, после которых невозможно спать. Таблетки, которые в тебя запихивают горстями, кажется, уже вместо еды. Часовые просвечивания на томографе. Бесконечные анализы, ставшие практически ежедневными. За такой больничной рутиной обычно хорошо замечаешь мелочи. Новые таблетки. Сестра набирает шприц из другой ампулы. Добрый доктор с радостью рассказывает об изменении стратегии терапии. И до поры до времени ему веришь, а потом…

Момент истины настаёт после обеда. Я давно привык, что на моих руках и ногах появляются синяки. Обычная история. Но на этот раз под кожей словно крутится тонкий чёрный волосок. Зову дежурную сестру. Та придирчиво всматривается, больно жмёт кожу на руке холодными пальцами. Потом идёт на пост, снимает трубку со старого телефонного аппарата, звонит Валерию Семёновичу. Разговор будничный, неинформативный, но по отдельным ноткам голоса понятно — случилось что-то важное.

Главврач появляется в моей палате буквально через десять минут. Долго мой загадочный синяк не осматривает, бросает взгляд на меня. Наверное, я кажусь испуганным, потому что доктор сразу отпускает мою руку и бормочет: «Ничего… Это нормально. Нормально». Меня не особенно успокаивает, и он видит это. Какое-то время Валерий Семёнович придумывает, что сказать, изобретает формулировки, решается… Ему бы популяризатором науки быть, а не это всё.

«Это опухоль?» — сдавленно спрашиваю я.

«Опухоль, — добродушно кивает доктор. — Ваша ненаглядная».

«Значит… Всё? Конец?»

«Ну, дружочек… Всё… Я бы сказал — всё только начинается, — он хитро улыбается. — Вы же у нас феномен. Вон как хорошо себя чувствуете. На обеде даже добавки просили».

На удивление, я и правда чувствую себя очень хорошо. Наверное, максимально хорошо с тех пор, как здесь оказался.

«А вы побледнели-то чего? Помирать собрались что ли? Это зря. Смерть — это последнее, чего вам теперь нужно бояться. Да и всем нам…».

Валерий Семёнович удовлетворённо кивает и продолжает улыбаться.

* * *

Сейчас я вспоминаю доброго доктора с благодарностью. Я лежу посреди пшеничного поля, раскинув руки между высохших колосьев, и улыбаюсь, прямо как он. Мои глаза неподвижно смотрят вверх, и в них отражается вечное голубое небо. Где же это было? У Толстого? Или в преданиях о Тенгри? Может у обоих сразу? Может… Ведь что-то неосязаемое пронизывает загадочную культурную субстанцию. Так же как моя ризома сейчас прорастает через всё это поле. Я уже и сам прирос к этой чужой и одновременно родной земле. Не могу встать. Да и не хочу. С трудом отрываю руку от грунта, раскрываю ладонь, в которой что-то крутится и щекочет. На воспалённой припухшей коже раскрывается глаз. Зелёный. С чёрными острыми ресничками. «Не шали! Скучно… Но надо уметь наслаждаться этой тишиной. Скоро она закончится. Скоро поохотимся». Забавно смотреть на себя со стороны. Такому сэлфи позавидует любой блогер. Всё поле, вся эта пшеница — мои глаза и уши. Я колышусь на ветру, я слышу крики птиц, я ощущаю мельчайшие вибрации… Полёвки копошатся в траве. Ёж протопал по лесной опушке. А это… Уже трудно не заметить. На грунтовку вдоль поля выезжает парочка «брэдли». Мехводы жмутся ближе к лесу — боятся мин. Ну, это зря. Холдинг по своим каналам согласовал с вояками, чтобы участок не минировался. Мы же тут кино снимаем. Вот уже и шестикрылый «серафим» с камерой висит в воздухе.

Незаметно БМП наезжает в траве на неприметный грибок-дождевик. Тот лопается, как гнойный прыщ, выбрасывая на стальное брюхо машины чёрную вязкую жидкость. Цель захвачена, хотя ещё не ощутила этого. Тонкие и прочные нити ризомы тянутся с каждой травинки и стебелька, выходят из-под земли, наматываются на колёса, ползут по броне. Благодаря генам, позаимствованным у паука, порвать эти путы будет очень сложно. Двигателям становится всё труднее прокручиваться. Они издают предсмертный стон и, наконец, глохнут. Тонкие мышечные волокна внутри каждой нитки синхронно натягиваются, буквально