Читать книгу "Заплыв домой - Дебора Леви"

— Это нечестно, когда ты даешь мне свое стихотворение и притворяешься, что хочешь узнать мое мнение о его литературных достоинствах, тогда как на деле ищешь причины жить. Или причины не умирать.

— Ты тоже ищешь причины жить.

Он наклонился к ней и поцеловал в закрытые глаза. Сначала — в левый, потом — в правый, словно она уже лежала в гробу.

— Я не лучший читатель твоего стихотворения. И ты это знаешь.

Она размышляла над его словами, посасывая синюю леденцовую мышку.

— Умереть — это не главное. Главное — принять решение умереть.

Он достал из кармана носовой платок и прикрыл им собственные глаза. Когда-то он поклялся себе, что его жена с дочкой никогда не увидят в его глазах страха, паники или растерянности. Он любил их обеих, жену и дочку, он любил их безумно, и поэтому они никогда не узнают, что он замыслил уже давно. Непрошеные слезы изливались из него горячим потоком, как они изливались из Китти Финч в том саду, где были больные деревья и невидимые рычащие собаки. Он должен был извиниться за то, что не справился со своими желаниями, за то, что не выстоял до конца.

— Прости меня за все, что было в «Негреско».

— А что было в «Негреско» такого, за что теперь надо просить прощения?

Ее голос был мягким, уверенным и рассудительным.

— Я знаю, ты любишь шелк, поэтому я надела шелковое платье.

Он почувствовал, как она прикоснулась к его мокрой щеке. Ее волосы пахли его туалетной водой. Близость с ней подвела его к краю чего-то правдивого, настоящего и опасного. К краю всех мостов, где он подолгу стоял в раздумьях во многих городах Европы. Над Темзой, что течет на восток через Южную Англию и впадает в Северное море. Над Дунаем, что изливается из Шварцвальда, черного леса Германии, и несет свои воды к Черному морю. Над Рейном, который впадает в Северное море. Секс с Китти Финч подвел его к желтой ограничительной линии на всех вокзалах и станциях, где он стоял и готовился сделать последний шаг. Паддингтон. Южный Кенсингтон. Ватерлоо. Однажды — в парижском метро. Дважды — в берлинском. Он давно думал о смерти. Мысль броситься в реку или под поезд мелькала всего на секунду, отдаваясь дрожью в коленях. Один удар сердца, резкий рывок, маленький шажок вперед, но потом — шаг назад. Всегда шаг назад. Обратно к пяти кружкам пива по цене четырех, к жареной курице, которую он готовил для Нины, к чашке крепкого чая, «Йоркшира» или «Тетли», но только не «Эрл Грея». Обратно к Изабель, которой никогда не было рядом.

Да, он не лучший читатель ее стихотворения. Он не тот человек, у кого стоит спрашивать, жить ей или умереть. Потому что он сам уже почти не здесь. Он так и не знает и, наверное, не узнает уже никогда, какую страшную катастрофу носит в себе Китти Финч. Она говорила, что забыла почти все, что помнила. Ему хотелось закрыться, как закрывается магазин Митчелла и Лоры в Юстоне. Все, что было открыто, должно закрыться. Его глаза. Его рот. Его ноздри. Его уши, которые все еще слышат. Он сказал Китти Финч, что прочитал ее стихотворение и с тех пор оно бьется у него внутри. Она настоящий поэт, проникновенный и мощный, и ему искренне хочется, чтобы она воплотила свои мечты. Пусть непременно увидит Великую Китайскую стену, пусть приобщится к красочным грезам Индии, пусть не забудет и о чудесах ближе к дому, о таинственных светящихся озерах в Камбрии. У нее впереди еще столько всего интересного.

Уже стемнело. Китти сказала, что тормоза в прокатной машине совершенно убитые и что она ни черта не видит, даже собственных рук на руле.

Он сказал, что ей надо смотреть на дорогу, просто смотреть на дорогу, и пока он говорил, она целовала его и одновременно вела машину.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Жизнь стоит того, чтобы жить, лишь потому, что мы надеемся, что когда-нибудь все наладится и мы вернемся домой целыми и невредимыми. Но ты не вернулся домой невредимым. Ты вообще не вернулся домой. Поэтому я и приехала, Йозеф. Я примчалась во Францию, чтобы спасти тебя от твоих мыслей.

Нина-Екатерина

В субботу утром Нина проснулась еще до рассвета и сразу, как только открыла глаза, поняла: все изменилось. Балконные двери были распахнуты настежь, как будто ночью к ней кто-то проник. Увидев у себя на подушке листок желтой бумаги, свернутой в свиток, она поняла, что лучше бы ей заснуть снова и прятаться под одеялом весь день. Слова на желтой бумаге были написаны торопливым, неровным почерком человека, который очень спешил и явно умел обращаться со словом. Она прочитала записку и потихоньку спустилась вниз. Застекленные двери, ведущие во двор с бассейном, были открыты. Нина совсем не удивилась. Она знала, что так и будет. Она уже знала, что сейчас увидит.

В бассейне плавало что-то большое и темное. Присмотревшись получше, Нина увидела, что тело Китти даже не плавает в толще воды, а как бы стоит, погруженное вертикально. Оно было завернуто в клетчатый халат, но халат почти полностью соскользнул. Желтый надувной матрас отскочил от бортика бассейна и поплыл к телу. Нина услышала собственный голос:

— Китти?

Голова находилась под водой, но низко, у самой поверхности. Лицо запрокинуто вверх, рот открыт. И только потом Нина увидела глаза. Открытые, остекленевшие глаза. Не Киттины.

— Папа?

Папа ей не ответил. Она подумала, что, наверное, он хочет над ней подшутить. Сейчас он вынырнет на поверхность и заревет, как медведь.

— Папа?

Его тело было таким большим, таким тихим. Все звуки, бывшие ее папой, все слова, фразы и внутренние монологи теперь растворились в воде. Нина знала только одно: она закричала, а потом в доме хлопнула дверь, и ее мама нырнула в бассейн. Митчелл тоже прыгнул в воду. Вместе они подтащили тело к бортику, обогнув желтый надувной матрас, и в четыре руки попытались поднять его из воды. Это было непросто, но они справились. Нина услышала, как ее мама что-то крикнула Лоре. Она наблюдала, как Митчелл склоняется над папиным телом и давит на него руками, давит и отпускает, давит и отпускает. Она услышала плеск воды: мама вытащила из бассейна халат. Сначала Нина не поняла, почему он такой тяжелый, но потом разглядела, что именно мама вынула из кармана. Обкатанный морем камень размером с ее ладонь. Камень с дырочкой посередине. Нина увидела, как ее мама выгребла из карманов халата еще три камня из тех, что они с Китти собрали на пляже, и подумала, что, наверное, солнце уже взошло, потому что вода в бассейне изменила цвет. Она зябко поежилась и запрокинула голову к небу, но не увидела солнца.

Митчелл запустил пальцы в рот ее папы. Потом зажал ему нос. Митчелл пыхтел и, кажется, целовал папу в губы, снова и снова.

— Я не знаю. Не знаю.

Лора убежала в дом, крикнув что-то о памятке для отдыхающих. Где Юрген? Все кричали, что надо позвать Юргена. Нина почувствовала, как что-то коснулось ее волос. Китти Финч гладила ее по голове. Потом Китти увела ее в дом и усадила на диване в гостиной. Сказала: ты пока посиди, а мы с Лорой поищем памятку для отдыхающих. Следующие пять минут Нина только и слышала, что о памятке для отдыхающих. Где эта памятка? Кто-нибудь видел памятку для отдыхающих? Хотя Нина до сих пор не совсем понимала, кто умер, кто жив — ее папа или Китти, — она послушно сидела на диване и тупо разглядывала репродукции Пикассо на стенах. Рыбий скелет. Синяя ваза. Лимон. И только услышав, как Лора кричит: «Это желтый листок. Памятка, она желтая», — Нина сообразила, что держит в руке листок желтой бумаги, и помахала им Лоре. Лора испуганно вздрогнула, потом выхватила у Нины листок и бросилась к телефону. Нина видела, как Лора растерянно смотрит на номера телефонов.