Читать книгу "Под стеклянным колпаком - Сильвия Плат"

Додо растила своих шестерых детей – и, несомненно, станет растить седьмого – на рисовых хлопьях, бутербродах с арахисовым маслом и пастилками, ванильном мороженом и цистернах молока. Местный молочник делал ей огромные скидки.

Додо все любили, однако все увеличивавшийся размер ее семьи стал у нас в районе предметом постоянных пересудов. У людей постарше вроде моей мамы, было по двое детей, а у тех, кто помоложе и побогаче, – четверо, однако никто, кроме Додо, не собирался обзаводиться седьмым ребенком. Даже шестеро считалось из ряда вон выходящим, однако, как все дружно соглашались, Додо же католичка.

Я наблюдала, как Додо катает туда-сюда самого младшего из Конвеев. Казалось, она делала это специально для меня. Я терпеть не могу детей.

Скрипнула половица, и я снова нырнула вниз – как раз в тот момент, когда голова Додо инстинктивно или благодаря неестественно острому слуху чуть повернулась на гибкой шее. Я чувствовала, как ее взгляд пробивает белые доски и розовые розы на обоях, засекая меня, скорчившуюся за серебристой оградой радиатора отопления.

Я заползла обратно в постель и с головой укрылась одеялом. Но даже это не избавило меня от яркого света, поэтому я спрятала голову под мраком подушки и сделала вид, что вокруг ночь. Причины вставать я не видела. Мне нечего было ждать.

Через какое-то время я услышала, как в холле внизу зазвонил телефон. Я зажала уши подушкой и выждала пять минут. Потом высунула голову из укрытия. Звонки прекратились.

Почти сразу же телефон зазвонил снова. Проклиная подругу, родственников или кого-то незнакомого – всех, кто разнюхал о моем возвращении домой, – я босиком прошлепала вниз. Стоявший на столике в холле черный аппарат раз за разом издавал истерические звуки. Я сняла трубку.

– Алло, – проговорила я низким, измененным голосом.

– Алло, Эстер, что случилось, у тебя ларингит?

Это оказалась моя старинная подруга Джоди, звонившая из Кембриджа. Тем летом Джоди подрабатывала в студенческом кооперативе и ходила на дневные курсы социологии. Она и еще две девушки из нашего колледжа снимали большую квартиру у четырех студентов-юристов из Гарварда, и я планировала подселиться к ним, как только начнется мой писательский семинар.

Джоди хотела узнать, когда меня ждать.

– Я не приеду, – ответила я. – Я не прошла на семинар.

Последовало недолгое молчание.

– Вот ведь осел, – заявила Джоди. – В упор хорошего не замечает.

– И я того же мнения. – Мой голос как-то странно и глухо отдавался у меня в ушах.

– А ты все равно приезжай. Запишись на какой-нибудь другой семинар.

У меня мелькнула мысль о том, чтобы заняться изучением немецкого или психопатологии. В конечном итоге я сэкономила почти всю свою нью-йоркскую зарплату, так что могла себе это позволить.

Однако глухой голос произнес:

– Лучше на меня не рассчитывать.

– Ну, – начала Джоди, – есть тут одна девушка, которая хотела бы к нам подселиться, если кто-то отсеется…

– Прекрасно. Зовите ее.

Едва повесив трубку, я пожалела, что решила не ехать. Еще раз утром услышу скрип коляски с младенцем Додо Конвей – и спячу. К тому же я решила никогда не жить под одной крышей с мамой больше недели.

Я потянулась к телефонной трубке. Рука моя продвинулась на несколько сантиметров, потом отпрянула и бессильно обмякла. Я снова с силой протянула ее к трубке, но она замерла на полпути, словно налетела на невидимое препятствие. Я поплелась в столовую.

На столе я обнаружила длинный, аккуратный конверт из администрации летнего семинара и тоненький синий конверт из Йеля, адресованный мне и подписанный четким почерком Бадди Уилларда.

Я разрезала ножом письмо из администрации семинара. В нем говорилось, что, поскольку я не принята на писательский семинар и мастер-класс, я могу выбрать какой-то другой семинар, однако мне необходимо позвонить в приемную комиссию этим самым утром, иначе я не успею зарегистрироваться, поскольку семинары почти укомплектованы.

Я набрала номер приемной комиссии и слушала, как безжизненный голос просил передать, что мисс Эстер Гринвуд отменяет все договоренности касательно летних семинаров.

Затем я открыла письмо Бадди Уилларда. Он писал, что, похоже, влюбляется в медсестру, у которой тоже туберкулез, но его мама сняла на июль домик в Адирондаке, и если бы я приехала вместе с ней, то он, вероятно, понял бы, что его чувства к медсестре – не более чем увлечение.

Я схватила карандаш и перечеркнула письмо Бадди. Перевернув его, я написала на обороте, что обручена с переводчиком-синхронистом и не желаю больше видеть Бадди, поскольку не хочу, чтобы у моих детей был папаша-лицемер.

Я засунула письмо обратно в конверт, заклеила его липкой лентой и переадресовала Бадди, не наклеивая новую марку. Мне показалось, что мой ответ стоил лишних трех центов.

Потом я решила, что проведу лето за написанием романа.

В нем будет присутствовать множество людей.

Я не спеша прошла в кухню, выбила сырое яйцо в чайную чашку с фаршем для гамбургеров, перемешала и съела. Затем поставила карточный столик в крытом переходе между домом и гаражом.

Огромный стелющийся куст чубушника прятал от любопытных глаз на улице, стены дома и гаража прикрывали меня с боков, а березки и живая изгородь защищали от наблюдения миссис Окенден.

Я отсчитала триста пятьдесят листов писчей бумаги из маминой пачки, спрятанной под кучей старых фетровых шляп, одежных щеток и шерстяных шарфов в кладовке в коридоре.

Вернувшись к столику, я вставила первую, девственно-чистую страницу в свою старую портативную пишущую машинку и прокатила ее под валик.

Другим взглядом, словно со стороны, я увидела себя сидящей за столиком в переходе: по бокам две белые дощатые стены, спереди и сзади – куст чубушника, березки и живая изгородь, и я – словно куколка в кукольном домике. Сердце мое наполнилось нежностью. Героиней романа стану я, только чуть измененная. Назову ее Элейн. Да, Элейн. Я пересчитала буквы по пальцам. В слове «Эстер» тоже пять букв. Это казалось хорошим знаком.

Элейн сидела в теньке, одетая в старую материнскую желтую ночную рубашку, и чего-то ждала. Стояло жаркое июльское утро, и по спине у нее, словно крохотные насекомые, сползали капельки пота.

Я откинулась на спинку диванчика и перечитала написанное.

Выглядело все довольно живенько, и я немного возгордилась сравнением капелек пота с насекомыми, вот только меня не покидало ощущение, что я, скорее всего, где-то когда-то уже это читала.

Так я просидела примерно час, пытаясь сообразить, что же дальше, и босоногая кукла в старой материнской желтой ночной рубашке перед моим внутренним взором так же смотрела прямо перед собой.

– Дорогая, почему бы тебе не одеться? – Мама никогда не заставляла меня что-то делать. Она лишь ласково меня в чем-то убеждала, как и заведено между зрелыми интеллигентными людьми. – Почти три часа дня.