Читать книгу "Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка - Том Вулф"

Как следует наладив и отделав свой автомобиль, Ронни совершил триумфальную поездку домой. Он завоевал почетный приз на национальной выставке форсированных и самодельных машин в Индианаполисе, а затем с великой помпой въехал в городок Лафайет, что в штате Индиана, и прокатил по главной улице в своем апельсиннолепестковом «шевроле». Примерно так же Эзра Паунд вернулся назад в Хэмилтон, что в штате Нью-Йорк, со своей премией Боллингена, где сказал: «А вот и я, Хэмилтон, штат Нью-Йорк». Если верить рассказам Ронни и Барриса, возвращение домой стало настоящим триумфом — все подростки решили, что Ронни в конечном счете оказался прав, и он произвел там просто фурор. Хотя, честно говоря, в эти россказни про возвращение домой мне не особо верится. Я никак не могу действительно поверить, что Ронни произвел фурор своим апельсиннолепестковом «шевроле». Однако мне нравится строить гипотезы насчет того, какова была реакция его предков. На самом деле мне про них почти ничего не известно. Я знаю лишь то, что лично у меня застрял бы огромный комок в горле, когда я увидел бы, как Ронни подъезжает к входной двери родного дома в своем конфетнораскрашенном апельсиннолепестковом автомобиле, краснея и возбужденно привставая на сиденье, ибо стал триумфатором, чего никто никогда не ждал от хмурого и непослушного пацана. А тут, нате, выкусите, Ронни прикатывает домой аж из самой Калифорнии, да еще со своим Граалем.

Году этак примерно в 1957-м Баррис начал получать вести от детройтских автопроизводителей.

— В один прекрасный день, — рассказывает он, — я работал в мастерской — дело было в Линвуде, — и вдруг туда входит Чак Джордан из компании «Кадиллак». Он просто туда вошел и сказал, что он из компании «Кадиллак». Я сперва принял его за представителя местного агентства. Вообще-то мы сделали один «кадиллак» для Либерейса, где внутри были его песни — все ноты сделаны из черной и белой марокканской кожи, — и я подумал, что Чак Джордан хочет заказать еще что-то подобное. Однако он заявил, что прибыл из центра моделирования «кадиллаков» в Детройте и что их заинтересовали наши цвета. Чак — между прочим, я думаю, что он теперь сделал себе в «Кадиллаке» неплохую карьеру, — сказал, что он прочел пару-другую статей про наши цвета, так что я смешал для него несколько образцов. В свое время, используя шесть разных ингредиентов, я придумал полупрозрачную краску, и в ней имелась целая уйма блеска и глубины. Именно она их и заинтересовала. С этой краской ты вроде как смотришь сквозь прозрачную поверхность и видишь такой цвет, который чертовски блестит. Так или иначе, тогда мы впервые получили хоть некоторое представление о том, что они вообще знают, кто мы такие.

С тех самых пор Баррис совершил множество поездок в Детройт. Автомобильные компании, главным образом «Джи-Эм» и «Форд», выкачивают из него идеи на предмет того, чего хотят подростки. Еще Баррис сообщает им, что не так в их машинах — в основном указывает на то, что они недостаточно обтекаемые и сексуальные.

— Но, как Чак мне объяснил, им приходится разрабатывать такие машины, которые они смогут продать как канзасскому фермеру, так и клевому пацану из Голливуда.

По этой самой причине — ввиду сего неизбежного компромисса — конструкторы самодельных автомобилей даже и не мечтают работать в качестве дизайнеров в детройтских компаниях, хотя они все больше и больше общаются с их представителями. Иначе вышло бы примерно то же самое, как если бы кто-то вроде Рене Магритта стал числиться в платежной компании «Континентал Кэн», дабы воплощать великие идеи западного человека. Ясное дело, это очень старая история в искусстве — история гения, противостоящего организации. Однако создатели самодельных машин относятся к корпоративной бюрократии не совсем так, как традиционные художники, будь то Уильям Гроппер или Ларри Уильямс, если уж брать конкретные имена. Они вовсе не считают представителей бюрократии узколобыми Бэббитами, корыстными врагами культуры и т.д. и т.п. Создатели самодельных машин попросту думают о крупных компаниях как о части обширной массы под названием «Взрослая Америка», части, весьма склеротичной по причине элементарной старости, части, чьи правила и идеи тянут Молодежь вниз, подобно массивной, разросшейся опухоли. И Баррис, и Рот уже встречались с Молодыми Дизайнерами Детройта и считают их кем-то вроде монахов из какой-то другой страны. Эти Молодые Дизайнеры — всего лишь выпускники художественных училищ, которых Детройт загоняет в помещение с глиной, всякими разными инструментами и велит им начинать — приниматься вырезать модели, придумывать автомобили, генерировать новые идеи. Рот, например, вообще не может представить себе кого-либо с твердыми, обоснованными представлениями об автомобилях, кто не вышел из тинейджерской преисподней. И, может статься, он прав. Пока Молодые Дизайнеры сидят в светлой, просторной, оборудованной по всем правилам студии, разглаживая маленькие мондриановские твердые формочки, Баррис и Рот выполняют одну дионисийскую петлю за другой, порождая подлинные шедевры обтекаемого барочного модерна.

Кстати, я уже несколько раз упомянул про Эда Рота, толком ничего читателям о нем не рассказывая. А вообще-то мне хочется это сделать, ибо Эд Рот более всех остальных создателей самодельных автомобилей сохранил в себе живой дух отчуждения и бунтарства, существенно важный в той самой тинейджерской традиции, в которой и произрастает создание самоделок. Эд Рот также самый яркий, самый интеллектуальный и самый непостоянный творец. А еще он самый циничный. Он являет собой Сальвадора Дали всего этого движения — сюрреалиста в своих дизайнах, шоумена по характеру, вечного выдумщика и шутника. Рот на самом деле слишком ярок и умен, чтобы оставаться внутри традиции, однако он все же остается внутри, разыгрывая этакую шикарную неуступчивость. Любой стиль жизни должен производить своих знаменитостей, если придерживаться его жестких стандартов, однако на Востоке талантливый парень скорее всего окажется тем или иным образом втянут в Истеблишмент. В Калифорнии подобное тоже происходит, но вовсе не с такой неизбежностью.

Меня предупредили, что Рот — мрачный парень, который никогда не моется и с которым очень тяжело ужиться, но с того самого момента, как я впервые поговорил с ним по телефону, он стал казаться мне удивительно легким собеседником, ясно излагающим свои мысли. Его студия — между прочим, Рот называет ее именно студией — находится в Мейвуде, по другую сторону города от Северного Голливуда, в районе, который показался мне гораздо более старым и изношенным. Когда я вошел, Рот стоял в передней части своей студии, при помощи краскопульта выполняя сложные рисунки и надписи на чьем-то пикапе для перевозки мороженого. Я немедленно узнал Рота по виденным мной фотографиям; так, у него была отчетливо битниковская борода.

— Эд Рот? — спросил я.

Он кивнул, мы начали разговаривать и все такое прочее. Чуть позже мы уже сидели в местной закусочной, расправляясь с парой бутербродов, и Рот, который носил футболку с короткими рукавами, указал на массивную татуировку «Рот», выполненную на его левом предплечье в стиле шрифтового оформления с характерными черточками, которые он использует в своей подписи.

— Я сделал эту ерундовину пару лет тому назад, — сообщил он мне, — потому что парни вечно подходили ко мне и спрашивали: «А вы, случайно, не Эд Рот?»