Читать книгу "Дневник безумного старика - Дзюнъитиро Танидзаки"

16 июня.

…Вечером ходил в Первый театр на Синдзюку[1]. Давали «По ту сторону любви и ненависти», «Историю Хикоити» и «Сукэроку, или Хризантему весёлых кварталов». Я хотел посмотреть только «Сукэроку». От Канъя в главной роли я ничего не ждал, но Агэмаки играл Тоссё, и я подумал, что он, наверное, в этой роли будет красив, — так что я пошёл из-за Агэмаки, а не Сукэроку. Поехали в театр вместе с женой и Сацуко. Дзёкити прибыл прямо из фирмы. Содержание «Сукэроку» знали только я и жена, Сацуко не знала. Возможно, жена видела в главной роли Дандзюро Девятого[5], но она в этом не уверена, зато утверждает, что раза два или три видела Удзаэмон Четырнадцатого. Я один видел в этой роли Дандзюро Девятого. Это было приблизительно в 30 году эпохи Мэйдзи (1897 г.), мне было тогда лет тринадцать-четырнадцать. После этого он Сукэроку не играл и в 36 году (1903 г.) умер. Агэмаки тогда играл Утаэмон Пятый, в то время его ещё звали Фукусукэ, а Икю — Сикан, его отец. Мы в то время жили на Хондзё Варигэсуй, и я до сих пор помню, как на Рёкоку Хиронокодзи в лавке — как она называлась? знаменитая книжная лавка, — были выставлены три гравюры: Сукэроку, Икю и Агэмаки.

Когда я видел Удзаэмон Четырнадцатого в роли Сукэроку, Икю, по-моему, играл Итикава Тюся Седьмой, а Агэмаки всё тот же Фукусукэ, но тогда он уже принял имя Утаэмон. Это был холодный зимний день, и у Удзаэмон была температура около 40, но он, дрожа, как осиновый лист, прятался в бочку с водой. Кампэра Момбэй играл Накамура Дангоро, которого пригласили из театра Миято в Асакуса, — я до сих пор помню удивительное впечатление от его исполнения. Я люблю «Сукэроку», и когда я узнал, что будет идти эта пьеса, мне захотелось её посмотреть, несмотря на Канъя в главной роли, не говоря о возможности увидеть моего любимца Тоссё.

Канъя играет Сугэроку впервые, в восхищение он меня не привёл. Сейчас не только он, но и другие исполнители этой роли надевают чулки, которые время от времени морщат, а это убивает всё впечатление. Я бы предпочёл, чтобы играли босиком и гримировали ноги белилами.

Тоссё в роли Агэмаки был выше всех похвал. Только ради этого стоило идти в театр. Не сравниваю с Утаэмон в тот период, когда его звали Фукусукэ, но в нынешние времена мне такой красивой Агэмаки видеть не приходилось. У меня нет наклонности к pederasty[6], однако с некоторых пор меня стали эротически привлекать молодые девушки в спектаклях Кабуки. Исполнители без грима не производят на меня никакого впечатления, мне они нравятся только на сцене, в женских нарядах. Если вспомнить, то, может быть, я не могу безапелляционно утверждать, что не испытывал наклонности к педерастии. Один раз в молодости у меня было необычайное приключение. Тогда в Новом театре играл удивительно красивый молодой актёр на женские роли по имени Вакаяма Тидори. Он состоял в труппе Ямадзаки Тёносукэ и выступал в театре Масаго на Накадзу, а состарившись, перешёл в театр Миято и играл вместе с Араси Ёсисабуро Четвёртым, внешне похожим на Кикугоро Шестого[7]. Я сказал «состарившись», но тогда ему было около тридцати, и он всё ещё был очень красив. В костюме он производил впечатление женщины тридцати-сорока лет, никак нельзя было подумать, что это мужчина. Когда он в театре Масаго играл молодую героиню в пьесе Одзаки Коё «Кимоно на вате в летнюю пору», я был ею — или им? — совершенно очарован. Если бы это было возможно, я хотел бы пригласить его как-нибудь вечером, попросить одеться в женское платье, в котором он появлялся на сцене, и разделить с ним ложе. В шутку я высказывал это желание, и в каком-то доме свиданий хозяйка сказала мне: «Если хотите, я всё устрою». Моё намерение неожиданно осуществилось, мы благополучно разделили ложе, но опыт совершенно не отличался от свидания с обычной гейшей. Короче, он до самого конца не дал почувствовать, что он мужчина, он полностью перевоплотился в женщину. Он лежал в нижнем кимоно из шёлка юдзэн на постели в полутёмной комнате, положив голову, с которой так и не снял парика, на валик в форме лодочки, и благодаря его необыкновенной актёрской технике, всё прошло поистине удивительно. Необходимо предупредить, что он не был так называемый hermaphrodite[8], по сложению это был совершенно нормальный мужчина, но благодаря его искусству я об этом забыл. Не имея от природы склонности, я, удовлетворив один-единственный раз любопытство, никогда больше с гомосексуалистами не связывался. Отчего же теперь, когда мне стукнуло семьдесят семь лет, когда моя сила давно иссякла, я стал чувствителен к очарованию не красавцев в мужских костюмах, а именно красивых подростков, наряженных в женское платье? Или воскресла память о Вакаяма Тидори моих молодых лет? Но, может быть, дело совсем в другом, скорее это имеет какое-то отношение к сексуальности старых импотентов, потому что, несмотря на их бессилие, своеобразная половая активность у них сохраняется…

Рука устала, на этом прерываю.

17 июня.

Продолжаю вчерашнее. Сезон дождей уже наступил, и вчера лило, но вечером было очень жарко. В театре кондиционированный воздух, а мне охлаждение противопоказано. Из-за этого у меня ещё более разыгралась невралгия левой руки, и потеря чувствительности кожи стала очень мучительной. Обычно рука болит от запястья до кончиков пальцев, а сейчас — от запястья до локтя и временами до плеча.

— Я говорила тебе, чтобы ты поостерёгся, — ворчала жена. — Так себя чувствуя, нечего ходить по театрам. Да и спектакль был так себе.

— Ну, нет. При одном только взгляде на такую Агэмаки я забываю о боли.

От её укоров я ещё больше заупрямился.

При всём том рука мёрзла всё нестерпимее. Я был в летней шёлковой верхней накидке, тонком шерстяном кимоно и шифоновой нижней рубашке; на левую руку натянул перчатку из тёмно-серой шерсти и держал в ней платиновую карманную грелку, завёрнутую в носовой платок.

— Но Тоссё действительно очень красив, — сказала Сацуко. — Папа совершенно прав.

— Да ты-то что… — начал Дзёкити, но тут же исправился: — Разве вы в этом понимаете?[9]