Читать книгу "Токийские легенды - Харуки Мураками"

— В поимке этой обезьяны изрядно постарался вот он, Сакурада, — сказал начальник отдела.

— Как сотрудники отдела гражданского строительства мы не могли потерпеть, чтобы в канализации района Синагава скрывалось такое сомнительное существо, — самодовольно произнес Сакурада. — Видимо, он устроил себе временное пристанище под землей в районе Таканава, а оттуда уже делал вылазки по канализационным тоннелям.

— В городе нет мест, пригодных для нашего проживания. Деревьев мало, днем мест для укрытия не найти. Стоит выйти на поверхность, как все норовят меня схватить. Дети стреляют из рогаток или пневматических пистолетов, огромные собаки в слюнявчиках гоняются до потери пульса. Только расположишься на дереве, приезжают телевизионщики и светят прожекторами. Нет ни минуты душевного покоя. Остается только скрываться под землей. Простите меня, — сказала обезьяна.

— Однако как вы узнали, что эта обезьяна прячется в канализации? — спросила Мидзуки у Тэцуко Сакаки.

— Два месяца я слушала ваши рассказы, и постепенно разные вещи стали для меня очевидными. Словно рассеялась дымка, — сказала Тэцуко Сакаки. — Я подумала, что здесь, пожалуй, замешано нечто, привыкшее красть имена. И это нечто все еще скрывается где-то поблизости. А городские подземелья — их рамки, естественно, ограниченны. В пределах метро… или канализации. Пожалуй, больше негде. Вот я и попробовала обратиться к мужу: «Мне кажется, в окрестной канализации поселилось существо, но не человек. Ты не мог бы это проверить?» И попала в яблочко! Нашли эту обезьяну.

Мидзуки растерялась.

— Но все же… как вы догадались обо всем этом с одних моих слов?

— Мне как близкому человеку говорить так нескромно, но у моей жены есть некая способность, отсутствующая у обычных людей, — самодовольно произнес начальник отдела. — Мы женаты уже около двадцати двух лет, и мне часто приходилось видеть такие вот непостижимые вещи. Именно поэтому я так рьяно добивался открытия в мэрии кабинета психологической консультации. Я был уверен: стоит лишь создать место, где она могла бы проявлять свои способности, и они, эти способности, непременно пригодятся жителям района Синагава. Однако хорошо, что удалось разобраться с похищением имени. Действительно хорошо. У меня от сердца отлегло.

— Что же будет дальше с обезьяной? — спросила Мидзуки.

— Оставлять в живых смысла нет, — равнодушно произнес Сакурада. — Дурные привычки неискоренимы. Что бы он ни говорил, непременно опять где-нибудь станет творить похожее зло. Давайте пустим в расход. Думаю, так будет лучше. Вколем ему в вену концентрированный яд, и макаку сразу конец.

— Но-но, — возразил его начальник. — Какова бы ни была причина, узнают, что убили животное, — непременно откуда-нибудь поступит жалоба, возникнут проблемы. Помнишь, недавно ликвидировали пойманных ворон. Так какая поднялась суматоха. Желательно избегать таких трений.

— Прошу вас, не убивайте меня, — понурив голову, взмолился связанный макак. — Я не совершаю зла. Действительно, я делал непозволительные вещи. Я это очень хорошо осознаю. Я доставляю людям хлопоты. Однако не сочтите за софистику, здесь есть и положительные стороны.

— И в чем же, позвольте узнать, положительная сторона у кражи людских имен? — строго спросил начальник отдела Сакаки.

— Скажу. Я действительно краду имена людей. Но вместе с тем я отчасти уношу с собой негативные факторы, что этим именам сопутствуют. Возможно, это хвастовство. Однако, если бы мне тогда удалось похитить имя Юко Мацунака, пусть вероятность и крайне невелика, Юко Мацунака, возможно, не лишила бы себя жизни.

— Это еще почему? — спросила Мидзуки.

— Если бы мне тогда удалось похитить ее имя, вместе с ним я, скорее всего, отчасти принял бы на себя тот мрак, что поселился в ее душе. Думаю, вместе с именем я смог бы унести в подземный мир и его тоже, — сказал макак.

— Складно заливаешь, — сказал Сакурада, — но меня не проведешь. Еще бы — жить захочешь, еще не так зашевелишь своими обезьяньими мозгами. Вот и отпирается.

— А может, и нет. Пожалуй, в его словах есть доля истины, — сказала Тэцуко Сакаки после продолжительного раздумья. Она стояла, скрестив на груди руки. Затем, повернувшись к обезьяне, спросила: — Выходит, похищая имя, вместе со всем хорошим ты перенимаешь и все плохое, что в нем сокрыто?

— Да, — ответил макак, — выбирать не приходится. Окажется внутри зло, мы, обезьяны, принимаем его на себя. Принимаем все целиком. Прошу вас, не убивайте меня. Я никчемная обезьяна с дурными привычками, но нельзя сказать, что они по-своему не идут вам на пользу.

— И что же плохого было в моем имени? — поинтересовалась Мидзуки.

— Мне бы не хотелось говорить об этом при вас, — ответил макак.

— Говори, чего уж, — стояла на своем Мидзуки. — Скажешь все как есть — тогда я тебя прощу. Попрошу за тебя у присутствующих здесь господ, чтобы они тебя ради меня простили.

— Что, правда?

— Вы простите этого макака, если он все честно мне расскажет? — обратилась Мидзуки к начальнику отдела Сакаки. — Похоже, он не злодей. К тому же поплатился за свое. Сделайте ему последнее внушение и отвезите куда-нибудь в горы Такао, а там отпустите на все четыре стороны. Тогда он больше плохих дел и не наделает. Как считаете?

— Если вы не против, я не возражаю, — сказал начальник отдела Сакаки. Затем рявкнул обезьяне: — Дай слово, что в Токио больше ни ногой?

— Даю, начальник. В Токио я никогда не вернусь. И хлопот вам впредь не доставлю. По канализации слоняться больше не буду. Я ведь уже не молод. Похоже, это хороший шанс изменить жизнь, — пообещал макак с покорностью на морде.

— На всякий случай поставим ему на хвост клеймо — для быстрого распознавания, — предложил Сакурада. — Сдается мне, где-то у нас был клейматор для строительных работ с эмблемой района Синагава.

— Только не это, — со слезами взмолился макак. — Увидят сородичи у меня на хвосте странные знаки, напугаются и не примут в стаю. Я вам все честно расскажу, без утайки, только умоляю — не надо клейма.

— Ладно, с клеймом пока воздержимся, — веско произнес начальник отдела. — А то за эмблему района на хвосте впоследствии можно и ответить.

— Как скажете, — не без сожаления ответил Сакурада.

— Итак, что же плохого было в моем имени? — пристально глядя в красные обезьяньи глазки, спросила Мидзуки.

— Если я скажу, вы можете обидеться.

— Мне все равно. Говори.

Макак озабоченно задумался. Морщины на лбу стали глубже.

— Но может, вам не слушать?

— Давай. Я хочу знать правду.

— Понятно, — вздохнул макак. — Расскажу все как есть… Ваша мать вас не любит. С самого детства и по сей день она вас не любила. Почему — не знаю. Но это так. Старшая сестра тоже. Она никогда вас не любила. И мать отправила вас учиться в Иокогаму, скажем так, чтобы от вас избавиться. Они с вашей сестрой хотели сплавить вас как можно дальше с глаз долой. Ваш отец — человек неплохой, но, к сожалению, слабохарактерный. Поэтому он не сумел вас защитить. Потому-то с самого детства вы не видели ни от кого изобилия любви. Вы должны были отчасти об этом догадываться. Но неумышленно делали вид, что не понимаете. Вы отстранились от этой правды, задвинули ее в сумрак вашей души, в самую глубину, закрыли крышку и жили, стараясь не думать о горечи, не видеть неприятности. Жили, сдерживая эмоции. Эта броня приросла к вам, не так ли? Поэтому вы утратили возможность любить кого-либо всерьез, безоговорочно и от всего сердца.