Читать книгу "Продолжение путешествия - Александр Арсаньев"

Для того, чтобы мы уселись за стол, и обрели способность слушать, потребовалось еще около часа. А выражение настороженности не покидало лица Ксении Георгиевны до конца вечера.

Надо сказать, что рассказ Петра Анатольевича поразил нас не меньше, хотя и в совершенно ином смысле. Честно признаюсь, что не ожидала услышать ничего подобного, тем более, что его начало было довольно заурядное для этого человека:

– Еще раз простите меня, сударыни, что своим внешним видом я невольно испугал вас до такой степени, что сердце мое обливается кровью. Всему виной мое обычное легкомыслие, – он сопроводил эти слова красивым жестом, в котором соединились воздушный поцелуй и искреннее раскаянье.

– Бог простит, – сухо ответила Ксения Георгиевна, и у меня создалось ощущение, что, если бы не сжигающее ее любопытство, то этим бы дело не ограничилось. При всем своем гостеприимстве и такте, характер старушка имела героический, и иной раз позволяла себе такие выражения… впрочем, я, кажется, отвлеклась. А Петр между тем продолжил свой монолог:

– Но, поверьте, я вырядился таким образом не из любви к трансвестизму, этому пороку я, слава тебе, Господи, не подвержен, и никогда бы не осмелился появиться перед вами в таком, мягко говоря, предосудительном виде, если бы не более, чем серьезные для этого основания. Но позвольте мне в своем рассказе соблюдать хронологическую последовательность, чтобы обилие событий не помешало вам получить исчерпывающую картину произошедших с утра событий. И, надеюсь, в конце моего рассказа ваши сердца смягчатся, а глаза увлажнит та божественная влага, с помощью которой женщины, и только они, с присущим им милосердием способны продемонстрировать свое сострадание.

Судя по витиеватости выражений, он репетировал свою речь по дороге в Елшанку, и существовала опасность, что сквозь хитросплетения его каламбуров добраться до смысла им произнесенного будет непросто.

– Если вы пытаетесь загладить свою вину, то не угодно ли вам будет выражаться попроще? – как можно язвительнее спросила я.

– Если на то будет ваше соизволение, – не без сожаления согласился Петр, хотя было заметно, что ему и самому давно не терпится перейти к сути дела.

Но не так-то просто перейти на нормальный человеческий язык, если ты оседлал конька красноречия, и еще некоторое время мы вынуждены были терпеть его остроумие. Видимо, некоторые, особенно удачные перлы ему было обидно оставить без применения, но я избавлю вас от сомнительного удовольствия им внимать, а сразу перейду к той части его рассказа, которого нам с Ксенией Георгиевной пришлось дожидаться так долго:

– Прямо от вас, как вам известно, я направился на место вашего, Екатерина Алексеевна, мнимого преступления, надеясь застать там наших супостатов, то бишь господина Алсуфьева со товарищи. Как это ни прискорбно, они оказались умнее, чем мы с вами предполагали, и не поспешили продемонстрировать свою преступную осведомленность всему свету. Проще говоря, я их там не застал. И собирался покинуть это скорбное место, но, тщательно взвесив все «за» и «против», остался там еще на некоторое время, преодолевая врожденное отвращение к жестоким зрелищам и запаху разложения.

Кстати… – Петр поднялся со своего места и на несколько мгновений выскочил в соседнюю комнату, откуда вернулся с каким-то свертком, – я захватил с места происшествия наиболее ценные вещественные доказательства вашей, Катенька, вины, тем более, что встреченные мною в лесу крестьяне наверняка поступили бы точно таким же образом некоторое время спустя. Я всего лишь опередил их, благодаря резвости моего скакуна. Вот, – продемонстрировал он содержимое свертка, – не угодно ли полюбопытствовать…

Как я сразу же догадалась, это было мое оружие, те самые пистолеты, с помощью которых и было совершено убийство. Я еще не знала, радоваться мне или волноваться по этому поводу, благодарить мне за этот поступок Петра Алексеевича или напротив – выбранить, и, на всякий случай, не сделала ни того, ни другого. Ксения Георгиевна при виде этих страшных игрушек и вовсе потеряла дар речи, поэтому Петр лишь пожал плечами и в полной тишине продолжил рассказ:

– Ваш с позволения сказать экипаж, Катенька, я застал не совсем на том месте, где ожидал его увидеть. Мне пришлось пробродить некоторое время по окрестным лесам, прежде чем, наконец, удалось его обнаружить. И вот по какой причине. То несчастное животное, которое вы не удосужились распрячь, пыталось без своей подружки покинуть опостылевшее ему место, но зацепилось оглоблей за развесистое дерево и вынуждено по сей час быть буквально прикованным к этому новому для него месту. Но на его счастье та лошадка, которую вы осчастливили своим наездничеством, скрашивает ему это безрадостное состояние своим присутствием, поскольку по законам лошадиной верности вернулась к своей паре и теперь что-то нежно нашептывает ей на ухо.

Как я и ожидала, моя «индейская» лошадка на самом деле вернулась к возку. И это меня обрадовало. Таким образом я могла не волноваться, что меня смогут разыскать по ее следам. И я вздохнула облегченно. Наконец-то я услышала хоть какую-то полезную для меня информацию, хоть и в недопустимо замысловатой форме.

– Но это все присказки, сказка, как говорится, впереди, – меж тем торжественно заявил Петр Анатольевич, и по его тону можно было понять, что настал черед чему-то действительно важному. Так оно и оказалось.

– Я заглянул в карету, полюбовался вашим конвоиром, и, не найдя в этом занятии ничего приятного, перешел ко второму телу. И вот тут меня ожидал приятный сюрприз…

Испытывая наше терпение, Петр достал папиросу, прикурил ее от свечи и с наслаждением затянулся.

– Не думаю, что вы останетесь равнодушны к известию… – он сделал еще одну паузу, – когда узнаете, что он оказался моим старым знакомым.

– То есть? – не смогла я скрыть удивления, чем доставила рассказчику истинное наслаждение.

– Это был один из тех молодчиков, которым я обязан, – Петр с гордым видом продемонстрировал нам свое лицо, – своей нынешней внешностью.

– Я ничего не понимаю, – с отчаяньем воскликнула Ксения Георгиевна, и я попросила Петра в двух словах рассказать ей о том, кто и при каких обстоятельствах лишил его определенной доли мужской привлекательности. А сама воспользовалась этой возможностью, чтобы осознать всю важность этого известия. И какой-то очень важный вывод уже готов был сформироваться в моей голове, когда Петр Анатольевич, просветив Ксению Георгиевну, вернулся к основной канве своего рассказа.

– Я еще сомневался в сделанном мною открытии, но, обследовав тело, обнаружил на его правой руке отсутствие большого пальца. Я бы не обратил на это внимания, если бы не заметил другого: указательный и средний палец этого человека неведомой мне силой были деформированы таким образом, что напоминали знак вопроса. Из чего я сделал небесспорный, но весьма вероятный вывод, что еще недавно это тело носило гордое имя «Федька Крюк», одно из тех имен, которое удалось мне запомнить в пылу потасовки.

– Петенька, – прошептала забывшая про обиду Ксения Георгиевна, – но это же значит…