Читать книгу "Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Александр Арсаньев"

Саратов в 1858 году жил своей обычной наполовину провинциальной, наполовину столичной жизнью, поскольку с одной стороны – с легкой руки Грибоедова – оставался в сознании современников «глушью» и «деревней», а с другой стороны – с каждым годом все более напоминал «столицу Поволжья», название которой по праву заслужит уже через несколько лет.

В то знойное лето в городе обсуждались две основные темы – грядущее освобождение крестьян и открытие в городе университета. Большинство относилось к обоим этим слухам с недоверием, но вопреки ожиданиям скептиков крестьяне действительно были освобождены уже через три года, и университет был открыт, хотя и не так скоро, а лишь через пятьдесят один год. Но и это было чудом, поскольку, несмотря на все успехи просвещения, право называться университетскими городами до сих пор обрели у нас лишь несколько крупных центров империи.

Но ипподром открылся именно в том году. И все, кто на лето остался в Саратове, за несколько дней превратились в знатоков и любителей лошадей. А к концу лета дважды в неделю там уже собирался практически весь цвет города. Ипподром стал чем-то вроде клуба, где можно было повстречать знакомых, узнать последние новости и развлечься на свежем воздухе.

Моя жизнь в то лето не отличалась большим разнообразием, поскольку в Саратове я бывала лишь наездами, перебравшись в одно из своих владений, а именно – в поместье Лотухино, доставшееся мне после смерти моего незабвенного супруга. И если кто-то подумает, что я там бездельничала, то сильно ошибется. Напротив. За несколько месяцев я умудрилась не только привести в порядок довольно запущенное к тому времени хозяйство, но и отремонтировать обветшавший за полтора века существования дом, восстановить его в первоначальной красе, о чем давно мечтал мой покойный супруг, но так и не успел этого сделать по причине своей постоянной занятости.

Заново оштукатуренный, с ровным рядом толстых колонн по всему фасаду, он стал настоящим украшением округи, вернее прекрасным дополнением к ее и без того удивительным природным красотам, каковым и остается до сих пор и, надеюсь, останется и тогда, когда про меня уже никто не вспомнит на этой земле.

Впервые позолоченные мною луковки деревенской церковки, заставили ее пережить поистине второе рождение. Словно пряничный домик, она не могла налюбоваться своим отражением в вычищенном по моему приказу пруду.

Не забыла я и о крестьянах. Многие деревенские избы, заново покрытые тесом в то лето, приобрели неведомую им до этого основательность и надежность.

Привезенный мною из Саратова садовник восстановил и привел в порядок заброшенный сад, а часть примыкавшего к деревне леса превратил в настоящий английский парк. Поэтому имение в целом если и не могло пока соревноваться ухоженностью с родовыми поместьями туманного Альбиона, то сделало в этом направлении большой шаг.

Александр был бы счастлив, видя плоды моего труда, и это приносило мне дополнительное удовлетворение, помимо той естественной радости, которую само по себе приносит человеку лицезрение преобразованного им пространства.

Не за этим ли и рожден человек, чтобы облагородить и гармонизировать окружающую его действительность? Причем не таким варварским с моей точки зрения способом, как это принято во Франции, а именно по английскому образцу. Не превращая деревья в безобразно разнообразные геометрические фигуры, и не подменяя творения Господа их убого-рукотворной копией, а лишь причесывая их наиболее капризные проявления, словно тот древний скульптор, что отсекал от глыбы мрамора только лишнее, превращая ее в истинное произведение искусства.