Читать книгу "Святость и соблазн - Хелин Вэлли"

Почувствовав его пальцы на пуговицах своей блузки, Флоренс затрепетала от возбуждения. И еще прежде, чем Руперт обнажил шелковистую белоснежную кожу груди, соски ее отвердели, а лицо и шею залила краска пульсирующего внутри желания.

Взгляд его был столь страстен, а ласки так нежны, что она чуть не задохнулась от восторга. Сам Руперт не пытался скрывать собственной эмоциональной реакции и, рухнув в ближайшее кресло, усадил Флоренс к себе на колени. Стоило его теплому дыханию коснуться обнаженной кожи, как Флоренс наполнил такой водоворот чувственных ощущений, что не оставалось ничего другого, как только сжать его голову в своих ладонях и притянуть ближе к своей жаждущей ласки груди.

Но Руперт, казалось, лучше знал, что именно ей надо. Проследив губами линию напрягшейся шеи, он помедлил у ее основания, до тех пор пока сердце Флоренс не затрепетало, а тело не сотрясла дрожь вожделения.

Потом, взяв одну из грудей в ладонь, он нежно потер большим пальцем отвердевший сосок, заставив Флоренс застонать. Однако стон замер, когда, склонив голову, Руперт заключил торчащий сосок во влажном раю своего рта.

Не подозревавшая о существовании подобных ощущений, таких насыщенных, непреодолимых, настолько неподдающихся контролю разума, Флоренс непроизвольно вцепилась ставшими вдруг непослушными пальцами в его волосы, чувствуя биение своего сердца, словно стремившегося прочь из грудной клетки.

Сладострастная пытка, которой подверг ее Руперт, целуя сначала одну грудь, а потом другую, сломала последние эмоциональные барьеры. Мужчина, который не любит, не способен на такую ласку, и он никогда не возбудил бы ее до такой степени, если бы Флоренс в свою очередь не любила его.

Наконец Руперт поднял голову и, щекоча ей шею своим дыханием, хрипло произнес:

— Боже мой, такой женщины, как ты, у меня никогда еще не было. Это что-то невообразимое!

Почувствовав, как он содрогнулся, Флоренс инстинктивно обняла его — извечным жестом, символизирующим женскую силу и сопереживание, говорящим о том, что в ее руках он слаб и беззащитен, как маленький ребенок… Но в то же самое время, прижавшись к нему и ощутив, насколько он возбужден, она поняла, что жаждет удовлетворения, что внутри нее нарастает требующая разрешения боль.

Грудь Руперта была широкой и загорелой, на руках рельефно выступали сильные мышцы, по которым так и хотелось пройтись пальцами. Флоренс видела полоску темных волос, вертикально пересекающую торс и, постепенно утончаясь, уходящую под пояс брюк.

— Перестань смотреть на меня так, — нервно сказал он и, вновь заключив ее в объятия и прижав к себе, яростно поцеловал.

Вздымающаяся от неровного хриплого дыхания мощная грудь возбуждающе сдавливала мягкие округлости ее собственной. Окутанная невидимым покрывалом томительного блаженства и немного смущенная Флоренс замерла неподвижно, пока он раздевал ее, оценивающим и восхищенным взглядом следила за тем, как он разделся сам. Потом Руперт подхватил ее на руки.

Уложив Флоренс на кровать в своей спальне, он лег рядом. Инстинктивно она потянулась, желая коснуться его, но, взяв ее руки в свои, он покрыл их поцелуями.

— Нет, подожди… немного. — Голос его звучал прерывисто. — Если ты сейчас…

Его била дрожь возбуждения, невольно передавшаяся и ей. Не отпуская рук Флоренс, Руперт нагнулся и поцеловал ее мягкий округлый живот. Пораженная всплеском чувственных эмоций, вызванных этим поцелуем, она даже вскрикнула.

Пока Флоренс прислушивалась к незнакомым ощущениям внутри себя, Руперт положил ладонь на мягкий холмик, средоточие ее женственности, и, не спрашивая никакого позволения, жадно приник к нему губами.

Флоренс испытала блаженство, показавшееся ей почти непереносимым. Она шептала его имя, ей хотелось касаться его везде, полностью раствориться в нем.

Тогда Руперт, поняв это, прижал ее к себе и решительно вошел в нее.

Флоренс вскрикнула и испуганно посмотрела на него. Он взирал на нее с не меньшим недоумением. Однако то, что стало полной неожиданностью для Руперта, она уже смутно подозревала.

— Я не собирался причинять тебе боли, — покаянно произнес он. — Если бы я знал…

— Все в порядке… Похоже, я тоже не знала, — еле слышно произнесла она. — Если ты хочешь остановиться, то… то… я не вправе возражать… — На глаза у нее навернулись слезы.

Хочет ли он остановиться? Да быть первым мужчиной такой женщины, как Флоренс, он даже и не мечтал!

Он осушил ее слезы и уверил в том, что она ошибается, почти не прибегая к помощи слов…

Флоренс ощущала тяжелое неровное биение сердца Руперта, слышала его хриплое и прерывистое дыхание, чувствовала его растущее возбуждение, эхом отдающееся в ней. Охваченная все нарастающим желанием долгожданного высвобождения, она, отчаянно мотая головой из стороны в сторону, впилась ногтями в спину Руперта и выгнулась ему навстречу, заставляя его ускорить и так быстрый ритм движений, кроме которого для нее сейчас во всем мире не существовало ничего.

Понимая, что состояние столь интенсивного желания не может длиться долго, Флоренс что-то умоляюще прокричала. И хотя в этих неразборчивых звуках нельзя было уловить никакого смысла, они говорили обо всем…

И вдруг на Флоренс хлынул водопад чудесных ощущений, восторга и потрясения, вызвавший слезы радости на глазах. Когда Руперт обессиленно рухнул рядом, у нее хватило сил только на то, чтобы уткнуться лицом ему в грудь и замереть в его объятиях.

Некоторое время спустя он осторожно приподнял голову Флоренс и запечатлел на ее устах долгий благодарный поцелуй. Тело ее было полно какой-то кошачьей истомы и насыщенности, достичь которой, как она полагала, не дано никому иному.

— Ты была просто восхитительна, — нежно сказал Руперт.

Флоренс сонно кивнула. В данный момент… в данный момент она чувствовала себя слишком ошеломленной, слишком наполненной… слишком… Глаза ее слипались, сопротивляться сну становилось все тяжелее…

Почувствовав, как обмякло в его объятиях тело Флоренс, Руперт поудобнее уложил ее на кровати. Все произошло так неожиданно, как будто помимо его воли — внезапное желание, переполнивший его наплыв эмоций.

Он понимал, что действовал излишне поспешно, вероятно даже воспользовавшись ее смятением, моментом наибольшей уязвимости. И именно это позволило ему вовлечь ее в отношения, гораздо более интимные, чем она, может быть, хотела.

А ведь ему даже не пришло в голову принять меры предосторожности, обезопасить Флоренс от нежданной и, возможно, нежеланной беременности. Только теперь Руперт оказался в состоянии рассуждать более-менее здраво. Что она почувствует, когда проснется, что скажет? Не пожалеет ли о произошедшем?

Но тут неожиданно ему на ум пришла совсем другая, ошеломившая его мысль. Так кем же считала себя эта женщина — невинная и обольстительная одновременно, — когда говорила о своих связях в преступном мире? Описание роскошных туалетов и интерьеров, драгоценностей, праздного ничегонеделания позволяло сделать вполне определенные выводы об образе жизни Флоренс Парето. Но Руперт упорно гнал их от себя, и, похоже, не зря. Но тайна от этого не перестала быть тайной…