Читать книгу "Возможная жизнь - Себастьян Фолкс"

Поначалу мы с Нэнси навещали Алису каждую неделю, однако ей становилось все хуже. И через год с чем-то наши приезды утратили смысл. Алиса, не шевелясь, смотрела перед собой, изо рта ее стекала струйка слюны. Прекрасные белокурые волосы высохли и поседели. Нянечка сказала, что она теперь даже до нужника сама добраться не может, поэтому большую часть времени ее держат в койке. Не думаю, что Алиса узнавала меня или Нэнси.

Нам стало тяжело ездить туда и смотреть на женщину, похожую на Алису, на девочку в белом чепчике, которую я увидел когда-то в работном доме, но что больше Алисой не была. Была кем-то другим. И мы перестали заглядывать в Патни так часто, бывали там примерно раз в месяц, потом в два или в три и, наконец, начали приезжать туда только на Рождество, да еще разок летом.

Ну а на Кроу-стрит все шло, можно сказать, неплохо. Уортингтон, сборщик квартирной платы, обзавелся собственным небольшим делом и поинтересовался, не смогу ли я вложить немного денег в дом, который он собрался купить, привести в божеский вид и сдавать жильцам. Большую часть необходимых для этого средств он уже получил, взяв в банке ссуду. Этот дом, принадлежавший ткачу, находился в Бетнал-Грин, и когда-то каждый его этаж был одной большой комнатой. За многие годы в них понастроили перегородок, теперь в доме проживало шесть семей, по две на каждом этаже, одна из них еще и отвела часть своего жилья ткачу, державшему там свои станки. Жуткое было место, наводненное всяческими вредителями – не только блохами да вшами, которых везде хватает, но еще и крысами. Уортингтон легко поладил с владельцем дома, который был сыт им по горло, поскольку жильцам вечно нечем было платить. Предполагалось снести перегородки, как следует окурить дом, а затем отремонтировать.

Все, что от нас требовалось, – это немного усердия, немного желания. Мы с Уортингтоном не сделали ничего сверх того, что могли бы сделать другие, если б не просиживали целыми днями в «Голове турка». Одному из работавших у меня расклейщиков принадлежал маленький злющий терьер. Я доплатил этому малому шиллинг, и он одолжил мне песика, а тот выгнал из дома всех крыс. Я привел в дом Артура с кувалдой, чтобы он развалил перегородки. Артур, бесплатно живший на Кроу-стрит, не отказал мне в такой услуге. Он и еще один расклейщик с хорошей, твердой рукой покрасили стены. Мы, правда, заплатили приличному плотнику, он привел в порядок перила на лестницах и сделал еще кое-что, однако серьезных расходов потребовала только починка кровли.

Не знаю, что стало с семьями, которые мы выставили из дома, но ведь все они месяцами за жилье не платили. Уортингтон сумел подыскать для каждого из трех этажей добропорядочных семейных жильцов и добился того, что они заплатили ему за десять недель вперед. Из этих денег мы вернули банку проценты, погасили часть ссуды да еще и с небольшой прибылью остались.

Возня с домом заняла немалое время. Я управлял афишным делом и зарабатывал достаточно для того, чтобы все мы жили на Кроу-стрит безбедно, – при условии, что каждый будет вносить свою небольшую лепту. Но, по правде сказать, на этом мы и застряли и деньги получали плохонькие. Поэтому, когда Уортингтон предложил мне заняться еще одним домом, я ухватился обеими руками.

Через пять лет мы владели хорошо налаженным хозяйством из четырех домов. Я поставил Артура во главе афишного дела, а сам обратился в домовладельца. В человека, которого все ненавидели. Уличные торговцы, продавцы тухлятины для кошек, владельцы кофейных ларьков, проститутки и их сутенеры, ночлежники, спившиеся старые учителя и все прочие. Я стал их врагом. Многим из них была не по карману плата, которую мы с Уортингтоном брали за проживание в приведенных нами в порядок домах. Да, признаю, я выбросил некоторых из этих людей на улицу. Да и новые дома, что строились благотворительными организациями, и аренда жилья, и все такое им тоже не по карману оказались. Забавная штука эти дома для бедных – бедным они никогда не по карману.

Во всем этом Нэнси была мне помощницей и верным товарищем. Она и Алиса приходились друг дружке сестрами лишь наполовину. Отцы обеих исчезли при первых же признаках бед, приведших матушку Смит в работный дом. Девушки сильно отличались одна от другой. Нэнси была худощавой, темноволосой. Люди, не любившие ее, говорили, будто она хитрая, но нет. Она родилась в нищете, у нее была старшая полусестра и не было денег, а выросла она в работном доме. Полагаться ей, кроме своего ума, было не на что. Она научилась вести себя тихо, работный дом всех нас этому научил. Однако освоила чтение и письмо и быстро соображала – как с тем доктором в «Неизлечимых», которого она поняла гораздо лучше, чем я. Нэнси умела оказываться в нужное время в нужном месте – и не оказываться там, где она ни к чему. А еще у нее был странный смех: громкий, лающий. Слышать его мне случалось нечасто, но когда ее что-нибудь веселило или когда она выпьет, он тут как тут – ровно осел ревет на Клапэмском выгоне. «Покатаемся за пенни, мальчики?» – говорила тогда миссис Смит.

Нэнси заботилась о моих девочках, о Лизе и Мэй, как о собственных дочерях, и они любили ее как родную мать, хоть и называли по имени – Нэнси. Когда ее матушка совсем ослабла и не могла справляться сама, Нэнси стала ходить и за ней. Вечерами она готовила ужин для тех, кто в то время случался в доме, – а это могли быть все мы, да еще мой отец и Артур. И вспыльчивостью она в отличие от Алисы не отличалась. Кроткой ее, Нэнси, тоже не назовешь, но она никогда не жаловалась, а большие карие глаза ее улыбались так, что могли и комнату спалить.

Когда она в первый раз пришла ночью к моей постели, мне показалось, что это нехорошо, неправильно. Алисы не было со мной уже четыре года, нам сказали, что она никогда не вернется, и все же. Я смотрел на Нэнси, что стояла голая в отсветах камина. Мы знали, что сейчас произойдет. Была суббота, я весь вечер пил в «Голове турка». Нэнси положила голову мне на грудь, и я услышал чистый запах ее волос. Она сказала, что ни разу еще не была с мужчиной, но хватит, и так уж прождала слишком долго. Потом взяла мою руку и положила ее туда, вниз, там было чудесно. Всю ночь она не давала мне покоя, цеплялась за меня, как обезьянка за ветку. Да и я тоже оказался ненасытным – ужас какой-то, дикарь дикарем.

Через пару лет, как раз когда у нас с Уортингтоном появился четвертый дом, Нэнси родила мальчика, и мы назвали его Диком.

Мы по-прежнему дважды в год навещали Алису в «Неизлечимых», но о Дике ни слова ей не сказали, да она бы и не поняла.

В девятнадцать лет Лиза вышла замуж за молочника, владельца домика в Камден-Тауне. Мэй было тогда шестнадцать, Дику только что исполнилось четыре, они присутствовали на венчании, состоявшемся в той же церкви на Мэйр-стрит, в какой поженились мы с Алисой. Нэнси купила новое платье и выглядела чудесно. Она хоть и попивала немножко по субботам, но была мне доброй и верной женой – или вроде жены.

Время шло. Лет через пять, по-моему, после свадьбы Лизы я получил письмо и понял по конверту, что пришло оно из «Неизлечимых».

Я сказал:

– Приготовься к дурным вестям, Нэнс.

А начав читать его, вскорости обнаружил, что ноги мои подкашиваются, и присел за стол. Письмо было от доктора Чаруэлла. Сейчас, когда я записываю эти слова, оно стоит у меня перед глазами.