Читать книгу "Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл"

Она исчезает. Джеймс стоит рядом со мной, молчаливый и злобный.

Стюардесса возвращается.

— Багажа нет, — говорит она.

Смотрит на пилота. Он колеблется, потом кивает.

— Пусть идут, — говорит он и отходит.

Джеймс бежит по ступенькам вниз.

Я иду за ним, но пилот хватает меня за руку и притягивает к себе.

— Есть курсы, — шепчет он мне на ухо. — Нужно побороть в себе страх.

Я отстраняюсь.

Вперед наклоняется стюардесса. Я стараюсь не смотреть на ее разошедшуюся блузку.

— Вы не пробовали заниматься йогой? — говорит она. — Я слышала, очень помогает.

Я с трудом борюсь с невероятным желанием расхохотаться, волны смеха пробиваются наружу прямо из живота.

— Ничего страшного, — говорю я. — У него слабое сердце. — Мой голос дрожит от едва сдерживаемого смеха.

Стюардесса отходит с обиженным видом.

— Извините, — говорит она. — Это помогло бы, если бы вы подумали об этом заранее.

— Все в порядке, — говорю я и бегу по ступенькам туда, где ждет меня Джеймс. Пока мы в одиночестве стоим на краю взлетно-посадочной полосы в ожидании автобуса, двигатели начинают работать. От страха мы прижимаемся друг к другу; шум становится оглушительным. Перед нами останавливается автобус. Мы влезаем внутрь и присоединяемся к группе японских туристов, которые только что приземлились.

— Это Торонто? — спрашивает нас какой-то мужчина.

— Нет, — говорю я нервно.

— Это хорошо, — говорит он, доставая из кармана французский разговорник. Он начинает читать, все быстрее и быстрее переворачивая страницы.

Похоже, что напряженность Джеймса начала рассеиваться, как только мы покинули самолет.

— Извини, — говорит он в конце концов, — я не смог это сделать.

— Нужно было сказать мне, что ты боишься.

— Знаю. — Мрачная грусть наваливается на него. — Неужели я все-все испортил?

Я беру его под руку.

— Пойдем позавтракаем.

Когда мы выходим, японцы все еще остаются в автобусе и продолжают путь к своей неизвестной цели. В кафе мы заказываем рогалики, булочки с джемом и кофе. Какое-то время мы едим в тишине, и я думаю о наших пустых креслах, пересекающих без нас Атлантику.

— Как ты думаешь, те, двое, были гангстеры? — говорит Джеймс, принимаясь за второй рогалик. — Гангстеры-близнецы.

— Не похоже, что пилот им поверил.

Он смотрит на меня, и мы оба принимаемся хохотать.

— Что поделаешь, — говорю я. — Это он пилот, ему виднее.

Джеймс вытирает слезы с глаз и начинает смеяться снова.

— А ты видела? — Ему приходится остановиться, чтобы заставить собственный голос подчиняться.

— Лифчик? — говорю я. — Думаю, она заметит, рано или поздно.

Постепенно мы успокаиваемся, и смех затихает.

— А как мы будем объяснять, когда обнаружат, что мы никуда не улетели?

— Мы должны что-то объяснять?

Я подумала об отце, который наносит краски на холст и нас на самом-то деле вовсе не замечает; о Поле, который окидывает нас циничным взглядом, — ему все это представляется забавным. Представила себе Адриана, который пытается довести до нашего сознания, что ничего иного от нас и не ждал.

— Нет, — говорю я. — Не будем ничего объяснять.

— Тогда нам нельзя возвращаться домой, — говорит Джеймс. — Вместо этого можно провести время в Лондоне.

Так мы и поступаем. Мы накупаем одежды, книг, а затем — чемоданы, чтобы все сложить, и находим отель. Мы посещаем планетарий, Музей мадам Тюссо, Британский музей, объезжаем Лондон на экскурсионном автобусе с открытым верхом и совершаем речное путешествие вверх по Темзе. Посылаем себе домой фотографии Парламента, собора Святого Павла и Вестминстерского аббатства. Мы снова как дети, все нам внове, мы веселимся тем весельем, о котором обычно забываем, стоит нам только стать взрослыми.

И каждый вечер перед сном мы разговариваем. Джеймс рассказывает о своей боязни летать: «Я думал, что с тобой мне удастся ее преодолеть».

Никогда раньше я не предполагала, что могу быть кому-то нужна и для кого-то желанна. Так долго я была младенцем из младенцев и не представляла себя в другой роли. Мне нравится эта новая роль.

Мы едва не заговорили о ребенке. И все-таки не заговорили, по крайней мере напрямик.

Через неделю мы едем домой.

…Какое-то время мы решаем пожить в одной квартире, перенести сюда то веселье, что было с нами в Лондоне.

Мы оба стараемся. Я готовлю, Джеймс моет посуду. Потом он готовит, и я мою посуду, если не принимать во внимание, что у меня это получается не совсем аккуратно, и он за меня все перемывает, сразу же все вытирает и так расставляет фарфор в буфете, что тот выглядит прямо как на картинке из каталога. Фарфор этот принадлежит нам обоим, свадебный подарок его родителей. Королевский фарфор. Нежнейший, хрупкий, настоящий фарфор, белый, с красно-золотым ободком по краям. Он прекрасно вписывается в квартиру Джеймса, где и примостился, не мучимый страхом, что его разобьют.

Я пытаюсь складывать свои книги аккуратно. Он пытается беспорядочно разбрасывать свои диски по столу, но любые, самые случайные его действия оказываются точно просчитанными. Я открыла для себя, что форма и порядок присутствуют во всем, к чему бы он ни прикасался, поэтому и получается, что когда он убирает их на место, то заранее знает, где какой лежит.

И вот в один прекрасный вечер он встает и поправляет шторы, которые я только что задернула. Они не совсем точно совпали посредине. Чтобы они висели симметрично, ему приходится раздвинуть их и сдвинуть снова.

Я смотрю на него, а внутри меня разрастается боль. Я встаю, собираю в кучу все свои книги и бумаги. Он наблюдает за мной, не произнося ни слова.

— Схожу ненадолго домой, — говорю я.

Он кивает и идет со мной до двери, по пути поднимая карандаши, которые я роняю. Я смотрю на него, на его подскакивающие волосы, на его сдержанное лицо и стараюсь понять, чувствует ли он себя таким же одиноким, как я.

4

Уход за рододендронами

И вот я дома, в окружении своей собственной тишины, могу спокойно блуждать в беспорядке моей жизни и не стараться создавать столь приятный Джеймсу образ.

И каждый раз, когда я, как сейчас, остаюсь наедине с собой, мне хочется думать о Дине, моей сестре. Она старше меня на пятнадцать лет и даже не знает о моем существовании. Она убежала с какими-то цыганами.

Я все думаю, не ушла ли она из-за того, что ей необходимо было создать свое пространство. Так же, как мне, когда я ушла от отца, а потом не переехала к Джеймсу.