Читать книгу "Безголовые - Жан Грегор"

— Если я вас правильно понимаю, господин Грин-Вуд вначале продал склад, а потом, по вашим словам, обезглавил кладовщиков. Но зачем ему это было нужно, раз склад он уже продал?

— Речь не шла о какой-то конкретной цели, я думаю, у Грин-Вуда даже не было ясно выраженного намерения обезглавить работников склада: обезглавливание явилось следствием его поступков, того духа, что он привнес в компанию: он отнял у каждого из нас надежду, лишил интереса к работе, заставил жить в страхе. Не думаю, что стоит представлять себе Грин-Вуда сидящим с ножом в засаде… Это в корне неверно: всему виной его склад ума, его бесчеловечность. Да, Грин-Вуд никогда не вел себя просто, по-человечески. Спросив, как идут дела, он никогда не слушал ответа. Все, что он говорил, казалось, было всего лишь частью его обязанностей начальника. А когда начальник перестает быть нормальным человеком, это обесчеловечивание распространяется и на его подчиненных. Именно об этом мы и хотим заявить в первую очередь, именно от этого мы и устали больше всего.

— А когда господин Бобе лишился головы… Какая была ваша реакция тогда?

— Ее не было… На нас тогда свалилась куча работы, в этом была вся хитрость. К тому же Бобе и сам никак не реагировал, и поскольку он старался представить все так, словно ничего не произошло, то с чего уж нам-то было лезть на рожон? Однако как раз с того момента события стали развиваться все быстрее, и уже поздно было давать задний ход. Я больше ничего не понимала.

— Что именно вы не понимали?

— Логику развития событий… В том, что происходило, не было никакого смысла: у наших начальников напрочь отсутствовала мораль, но работа шла по-прежнему. Я лично поражалась: Грин-Вуд действовал совершенно бесстыдно, но стал начальником отдела, и ему никто ничего не говорил. Однако хуже всего была полная тишина наверху, ведь она означала своего рода благословение, молчаливое одобрение всего происходящего дирекцией компании. Ас какой стати им было возражать? Ведь производственные показатели по сравнению с прошлым годом увеличились…

29

Наступил черед отвечать на вопросы людям без головы. Наиболее убедительно говорил Стюп. Присутствующие на процессе адвокаты, давно привыкшие ко всему, обсудив в перерыве заседания ответы этого работника склада, дружно пришли к выводу, что он необычайно живой и одаренный человек. А мэтр Лоребран высказал свою точку зрения тут же, в зале суда, заявив, что отсутствие головы, конечно же, не имеет следствием «низкий уровень человечности».

Стюп говорил не меньше часа. Подобно многим болтливым людям, в глубине души он всегда мечтал суметь убедить как можно больше народу. Правда, поначалу, когда он только вышел отвечать на вопросы судьи и повернулся лицом к залу, который между тем не был забит битком, он словно окаменел. Ему потребовалось добрых десять минут, чтобы успокоить дыхание. И лишь выступление мэтра Лоребрана, желавшего с особым пристрастием допросить его, заставило Стюпа забыть о своем страхе.

— Постойте, — сказал он адвокату защиты, — вы хотите, чтобы я согласился с тем, что я счастлив без головы? Ну да, я пытаюсь свыкнуться с этим, нужно же как-то жить дальше… Мне повезло с характером, я всегда был оптимистом, и поэтому я справился со своей бедой, но скажи я кому угодно, что я стал счастливее теперь, когда у меня нет головы, никто мне не поверит, вы понимаете, мэтр Лоребран, никто… Я мог бы встать на колени, мог бы клясться всеми существующими богами, но мне не поверит ни одна душа в этом зале. И даже вы, привыкший ко всему адвокат, если бы я вам такое сказал, вы бы мне не поверили… И знаете почему?

— Нет, — ответил адвокат, которого позабавило то, что Стюп перевернул допрос с ног на голову.

— А между тем ответ находится прямо рядом с вами, — сказал кладовщик, — в лице господина Грин-Вуда… Разве его протез не является свидетельством того, что безголовые люди мечтали бы иметь голову?

Стюпу удалось сделать своим сообщником адвоката противоборствующей стороны. Тут он превзошел самого себя. Стюп говорил, обращаясь к мэтру Лоребрану: «Постойте, я вижу, куда вы клоните…» Через полчаса любой новоприбывший на заседание человек решил бы, что речь идет о двух старых коллегах. «Допустим, но вам легко говорить, вы свое дело знаете. Разумеется, вы должны защищать вашего клиента…» А после выпада мэтра Лоребрана, постаравшегося доказать Стюпу, что Грин-Вуд не может быть причастным к падению его головы, кладовщик заявил:

— Постойте, в компанию приходит безголовый начальник, служащие начинают один за другим лишаться головы, а вы хотите убедить нас в том, что он тут ни при чем… Нет, вы головой подумайте… Даже у меня, хотя и нет больше головы, это получается…

— Господин Стюп, — отвечал мэтр Лоребран, — правосудие не приветствует ни догадок, ни бездоказательных обвинений…

— Простите, но я и есть доказательство, живое подтверждение своих слов, и не только я: все эти люди ждут своей очереди, чтобы высказать свое мнение, чтобы суд наконец помыслил здраво и осознал некоторые очевидные вещи… Вам здесь всем не хватает здравого смысла! Вы так долго изучали и разбирали законы, что словно потеряли чувство реальности…

Выступления Бобе, Бруйю и Абеля были менее забавными, и так было только лучше. Не стоило превращать суд в шутовское действо, ведь тогда дело обернулось бы против служащих. Появление Бруйю, который пришил себе обратно голову, вернуло все на крути своя. Его вид наводил страх. Лицо кладовщика, больше похожее на застывшую скорбную маску, успокоило мэтра Лоребрана, и тот задал ему всего один вопрос: о связи между Грин-Вудом и обезглавливанием. Бруйю ответил довольно сдержанно.

— Я лишился головы через три недели после продажи склада… Не знаю, как это случилось… Единственное, о чем я хотел бы сказать, это о своем отвращении к тому, как некоторые с нами обращались… Я проработал в этой компании семнадцать лет, а меня продали, словно вещь. У меня были привычки, чувство собственного достоинства, и вдруг в одночасье я лишился всего… Вот, что я могу вам сказать… Я потерял голову, и тут же забросил все остальное: мысли, заботы, меня даже не заботит, что я потерял. Знаете, когда вы унижены до такой степени, вам уже все равно, что с вами будет дальше… И это самое ужасное… За своей головой я просто не следил… Но неважно… Что сделано, то сделано…

Все говорило о внутренней драме Бруйю. Что касается Валаки, то он выступил весьма неудачно, его никто не понял, и он никого не взволновал. Когда Валаки рассказал о том, что значит проводить целые дни в шкафу, защита сочла это не относящимся к делу, и судья согласился. Балам имел больший успех, сообщив о том состоянии пассивности, которое охватывает человека, едва он распрощается с головой.

— Понимаете, господин судья, — говорил Балам, пока присутствующие на заседании любовались его мускулами, — мне боевого духа всегда было не занимать, ради защиты своих прав я мог со всем светом сразиться, спросите, кого хотите, мы на складе умели за себя постоять… Но когда у вас нет головы, все становится по-другому. Вы чувствуете себя опустошенным, уставшим от всего… Спросите у Тюрлэна, у Абеля, у остальных…