Читать книгу "Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти"

— А кто бы мог? Кроме тебя, конечно… Убийца все тот же?

— Во всяком случае, у него тот же почерк. Сомневаюсь, что во всей Италии найдется еще один столь же изобретательный убийца.

— Что сделали с этим несчастным?

— Если восстановить все по порядку, то можно предположить, что сначала его подвесили на веревке, переброшенной через потолочную балку. Затем ему в задний проход вставили это копье, а вес тела довершил остальное: копье входило медленно, разрывая внутренности, затем проткнуло левое легкое и вышло из груди немного выше сердца.

— Сколько же времени он умирал?

— Копье, должно быть, вышло через час, но умер он не от этого.

— А от чего же?

— Убийца одновременно перерезал ему руки в локтях и ноги в коленях, рассек мышцы и суставы и под конец раздробил их молотком.

— Боже мой, — сдавленно произнес гонфалоньер.

Впрочем, Корбинелли и не подумал прекращать подробное описание убийства:

— Худшее еще впереди… Прежде чем рассечь артерии, убийца наложил жгуты на руки и ноги, чтобы Треви не истек кровью слишком быстро.

Содерини бледнел на глазах.

— А перед тем как снять жгуты, он отрезал ему язык, уши и нос. Они там, на полке, в банке. А вот глаза я не нашел.

Врач указал на сосуд, полный красноватой жидкости, в которой плавали ошметки плоти.

— После этого смерть Треви была мгновенной. Он разом истек кровью. Она здесь, на полу, на стенах, в общем, везде…

— Должно быть, он мучился, как грешник в аду. И никто ничего не слышал?

— Вот это как раз самое интересное в его убийстве, Эччеленца. Идемте покажу!

Гонфалоньер боязливо подошел к трупу, стараясь не наступать на лужи еще не свернувшейся крови. Корбинелли вынул носовой платок, обмакнул его в ведро с водой, которое стояло у его ног, и провел им по шее убитого.

— Я задавал себе тот же вопрос, так как во рту не было кляпа. Но я догадался не сразу.

— Что я должен увидеть? Эти два маленьких пореза?

— Ему перерезали голосовые связки. Еще живому, разумеется. Боль должна быть невыносимой. Можете представить себе, как трудно проделать такое с живым человеком… Я не уверен, что мне бы это удалось даже с трупом. В общем, убийца действовал блестяще, если позволительно так отозваться о его искусстве.

Эти подробности вызвали у гонфалоньера такой приступ тошноты, что он поспешно выскочил из лавки. Руберто Малатеста с несколькими солдатами ждал его снаружи. Содерини знаком подозвал его.

— Ты туда не пойдешь?

— Ну уж нет! Я взглянул издалека, и с меня довольно. У меня не такая выдержка, как у Корбинелли. Он любит кровь, а я не прочь ее пролить. Но это совершенно разные вещи.

— Насколько я понимаю, ты в силлогизмах предпочитаешь посылку, а он вывод.

Прекрасно зная чувства, которые его подручный питал к врачу, Содерини не стал развивать эту тему.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Ума не приложу, Эччеленца. В этих убийствах нет никакой последовательности. И совершаются они по-разному. Единственное, что в них общего, — то, что у всех жертв выколоты глаза.

— Ты видишь связь между жертвами?

— По поводу первых двух я провел очень тщательное расследование. Эти люди не были знакомы. А что касается бакалейщика, то дель Гарбо и Корсоли, может, и заходили в его лавку, как и все, но нет никаких доказательств, что помимо этого их что-то связывало.

— Почему же тогда их так зверски убили?

— Я пришел к тому же выводу, что и Корбинелли. Важно не само убийство, а то, как оно обставлено.

— Да, убийца делает из своих преступлений зрелище. Он хочет, чтобы мы знали о его существовании, и…

В конце улицы показалась долговязая фигура Томмазо Валори.

— Чтобы довершить картину ужасов, нам не хватало только этого болвана… — прошептал Содерини.

Правая рука Савонаролы выступал во главе десятка подростков, старшему из которых было не больше пятнадцати лет. Юнцы шли парами и распевали мрачную молитву. Лица у всех были строгие и замкнутые, словно они и думать забыли о ребяческой беспечности.

Несколькими годами раньше, когда его религиозное движение только набирало силу, Савонарола чутьем понял, что самый верный способ улучшить нравы отцов — начать исправлять нравы их сыновей. И он стал устраивать для детей веселые пиршества, но праздничное настроение первых дней быстро стало более серьезным. Песни и смех сменились молитвами и религиозными обрядами.

Руководил этими переменами Томмазо Валори, превратив толпу подростков в неистовых стражей порядка, всегда готовых расправиться с теми, чьи заблуждения, как он думал, стали главной причиной несчастий, обрушившихся на Флоренцию. Беда пьянице или игроку, который попадал в лапы его юным божьим воинам, когда они рыскали по улицам с увесистыми дубинками в руках…

— Я прикажу моим людям прогнать их, Эччеленца?

— Лучше не надо. У парней вид еще более решительный, чем обычно. Мне не нужно здесь сражения по всем правилам. Это все равно что самому преподнести врагам свою голову на серебряном блюде.

Содерини скрестил руки на груди, ожидая, когда подойдет маленькое войско. Валори жестом приказал им остановиться и один направился к гонфалоньеру. Внезапно на улице воцарилась полная тишина. Валори встал перед гонфалоньером и несколько долгих мгновений мерил его взглядом.

Сбитый с толку его непривычным поведением, Содерини подождал немного, затем спросил с обычной своей иронией:

— Каким ветром вас сюда занесло? Впрочем, небольшое шествие с утра пораньше всегда на пользу. Надеюсь, вы не забываете молиться за меня и Малатесту?

Валори, похоже, вовсе не был смущен такой прямой атакой. На провокацию он спокойно ответил:

— Вы, кажется, нашли новый труп? Если я не разучился считать, уже третий за последние несколько дней. Может быть, пора что-то предпринять?

— Успокойтесь, именно этим мы и заняты. Я предоставил Малатесте все необходимые средства, чтобы поймать этого гнусного убийцу.

Валори угрожающе нацелил на него палец:

— Господь послал нам это испытание в наказание за то, что мы предпочли наживу молитве! Он хочет, чтобы мы очистили Флоренцию от всех грехов, которые ее оскверняют! Вам бы уже давно следовало присоединиться к исполнению этой миссии, Эччеленца!

Не в силах прервать нескончаемый поток слов, Содерини позволил Валори продолжать свои разглагольствования. А тот с лихорадочно горящими глазами обернулся к своим приверженцам и прокричал им, указывая на небо:

— Мы очистим город от скверны! Отвратим души от разврата и вернем их Спасителю!

— Аминь! — хором прокричали те с тем же исступленным выражением.