Читать книгу "Агония страха - Михаил Март"

На чердаке хозяйничал клан дворовых кошек. Их тошнотворное завывание могло свести с ума кого угодно. В кромешной темноте сверкали сотни красных огоньков невидимых тварей, возмущенных вторжением постороннего на их территорию.

Чердачная дверь распахнулась, и он ворвался в душное, вонючее помещение, как вихрь. Не успев сделать и трех шагов, он споткнулся и упал. Кейс из рыжей замши выскочил из рук и отлетел в сторону. Теперь уже не имело смысла его искать. Тяжелый, беспорядочный топот преследователей гулко доносился со стороны лестничной клетки и становился все громче и громче.

Он приподнял голову и увидел луч холодного лунного света, падавшего на пыльный бетонный пол из слухового окна. Крышу двенадцатиэтажного дома нельзя назвать спасательным кругом, но у него не оставалось выбора. Он вскочил на ноги и рванулся вперед, к свету. Думать о спасении не приходилось, чудес не бывает, им руководил инстинкт утопающего, хватавшегося за соломинку.

Он выскочил на крышу, и свежий теплый ветерок обласкал его разгоряченное лицо. Из слухового окна слышались грубые зычные выкрики. Он не разбирал слов, голова плохо работала, а ноги перестали слушаться. С трудом добежав до конца крыши, он остановился на краю и глянул вниз. Макушки деревьев скрывали землю, покачиваясь, словно черные волны океана.

Ему показалось, что он заглянул в лицо смерти. Так ли это? Ведь в его представлении смерть выглядела куда страшнее. Готов ли он к этой встрече в возрасте тридцати пяти лет, когда люди думают только о будущем, а у него, кроме прошлого, ничего не осталось и вряд ли ему удалось бы выдернуть хоть один счастливый листочек из календаря прожитой жизни.

Он оглянулся. Один за другим преследователи вылезали из чердачного окна на хрупкую жесть крыши. Его не пугало оружие в руках этих людей, его пугали холодные белые лица и решительные взгляды. Да, именно такой он представлял себе смерть, жестокой и неумолимой, холодной и неотвратимой. Она приближалась к нему шаг за шагом, и он уже не мог увернуться от неминуемого удара. Силы покидали его, будто их высасывал неведомый ему магнит. Что-то случилось с его сознанием, все повернулось с ног на голову, и он улыбнулся. Глупая ухмылка на его лице заставила остановиться тех, кто пришел за его жизнью. Растерянность не могла длится долго, конец есть конец.

Он повернулся к краю крыши и прыгнул. За спиной раздались хлопки выстрелов. Ветер подхватил фалды его пиджака, и они вздулись, как раскрывшийся парашют. Черный океан приближался, рос, волны становились все больше и выше. Вокруг стало светлее, ярче, а мрачный океан превратился в синее море. На гребне волн пузырилась белая пена, изумрудный бескрайний простор отражал лучи яркого солнца. Все исчезло вокруг, он видел только море, и лишь далекие хлопки выстрелов, напоминали ему о прошлом. Один, второй, третий…

Журавлев вздрогнул и открыл глаза. Лицо его покрылось липкими капельками пота. Еще один удар, и он вновь вздрогнул.

Солнце прорвалось в открытое окно комнаты и раскаляло воздух. Он взглянул на окно и облегченно вздохнул. Какой-то придурок в соседнем доме заколачивал гвозди. Удар, еще удар. Какое счастье! Значит, еще рановато ему проваливаться в бездну и слышать за спиной выстрелы.

Он посмотрел на ручные часы. Стрелки подсказывали, что наступил новый день и скоро солнце достигнет зенита. Голова гудела, словно в ней поместился железнодорожный локомотив, а виски пульсировали в такт стуку колес. Язык пересох и прилип к нёбу, глаза слипались от пота и забившихся в уголки гнойничков.

– Нет с выпивоном пора завязывать. Это уже не отдых, а наказание! – сказал он вслух.

Журавлев сидел на диване одетый, перед ним стоял большой обеденный стол, заваленный подсохшей и уже несвежей закуской, недопитыми бутылками с вином и шампанским. Картина в большей степени привычная, чем необычная, к тому же он был не один. За столом сидели еще четверо. Впрочем, слово «сидели» не вполне соответствовало ситуации. Гости или хозяева, он этого не знал, спали, уткнувшись носами в салатники. Двое мужчин и две женщины. Полный мужчина, сидевший справа, спиной к окну, откинулся на стул, и его голова запрокинулась. Рот у спавшего оставался открытым. По другую сторону стола, уткнувшись лицом в тарелку и раскидав длинные волосы по залитой вином скатерти, лежала женщина. Все, что можно было различить, это тонкие бретельки вечернего платья и загорелые плечики. Сидевший рядом с ней мужчина, очевидно, из солидарности, успокоился в той же позе. Журавлеву стало жаль его бежевого дорогого костюма, который не подлежал восстановлению. Слева, свалившись со стула, на дощатом полу дремала еще одна красотка. Ее платье задралось до трусиков и оголило шикарные, шоколадные от загара ножки. Лица он также увидеть не смог из-за небрежно брошенной на глаза руки, словно ей мешал свет. Вряд ли такое тело успело привыкнуть к спартанскому образу жизни и холодные половые доски с успехом заменяли ей кровать.

Обведя взглядом комнату, проснувшийся гуляка понял, что никогда здесь не был. Одно утешало – ему повезло больше остальных, так как ночь он провел на мягком диване с плюшевым подлокотником, не давшим ему свалиться на пол. Зевнув, Журавлев потянулся, приподнялся, налил себе в фужер шампанского и громко произнес:

– Потехе время, похмелью час! Ура, господа!

Он залпом выпил выдохнувшееся шампанское и, поставив бокал на стол, замер.

Что-то тут было не так. Июльское солнце ломилось в окно, повествуя еще об одном потрясающем дне на южном побережье Крыма. Тишину нарушал какой-то псих, уродуя молоток о гвозди, а нервы щекотал сладковатый, приторный запах. Сознание к Журавлеву возвращалось слишком медленно. Хмель улетучился из головы, когда он еще раз осмотрелся вокруг и увидел то, чего не заметил при первом беглом осмотре. Все люди, окружавшие его, были мертвы. Как он сразу не смог этого понять по неестественным позам, в которых они замерли. Теперь он отчетливо видел лужу крови, наполовину запекшейся за головой женщины, лежавшей на полу. Нетрудно догадаться и о том, что мужчина не мог дышать, если его лицо утопало в салатнике с лечо. Тот, что сидел спиной к окну, откинув голову, не дышал, а возле уха запеклась струйка крови.

Журавлев несколько минут стоял как истукан, боясь шелохнуться. Понять он все равно ничего не смог, кроме того, что вляпался в очередные неприятности и ему пора уносить ноги. Что-что, а это он делать умел.

Опрокинув еще один фужер с шампанским, он сунул его в карман, и осторожно вышел из-за стола. Направляясь к двери, он старался ничего не задеть, ничего не коснуться. В работе следователей он знал некоторый толк, и похмелье ему не мешало. Вот только мандраж не давал покоя, руки тряслись изрядно, зуб на зуб тоже не попадал, хотя на улице температура воздуха явно превышала тридцать градусов.

Возле двери Журавлев остановился, и можно было подумать, будто он хотел запомнить обстановку. Нет, его не отпускало другое чувство, чувство, от которого он не мог избавиться ни при каких обстоятельствах. Его не смутили четыре трупа и соответствовавшее количество гильз, разбросанных по полу. От его взгляда не ускользнула ни одна деталь. Он мог гордиться своей фотографической памятью. Но грех уйти, пусть даже из такой передряги, не сделав своего дела. И, набрав в легкие воздуха, Журавлев вернулся. Может быть, он зря это сделал, но сейчас он об этом не думал.