Читать книгу "Аравийский рейд - Сергей Зверев"

Через два часа мучения заканчиваются – мы влетаем в какой-то крохотный городишко и, вывернув на проходящую через него асфальтовую дорогу, несемся на юго-запад. Это даже не дорога, а трасса с приличным покрытием и интенсивным для здешних мест движением.

– Вот так. Даже в нищем, раздираемом междоусобными войнами африканском государстве есть отличные дороги, – сокрушается Торбин.

– А потому что здесь нет наших гребаных слуг народа, – зло сплевывает в окно Величко.

Минут двадцать пикап с автобусом петляют меж невысоких скал. Затем скалы становятся ниже, расступаются, исчезают, и мы уже едем по равнинной местности, покуда не оказываемся в городе.

«Гарове» – успеваю прочесть латинские буквы на промелькнувшем белом указателе. Напрягаю память… Да-да, фээсбэшники немало рассказывали об этом городке. Шестьдесят тысяч жителей; президентский дворец, здание парламента и правительственных министров, парочка приличных отелей.

Гарове – центр провинции Нугал, а также столица самопровозглашенного и автономного государства Пунтленд на северо-востоке Сомали. Пунтленд – необычное государство. Его правительство официально не признает и не поддерживает пиратов, а также выступает за единство раздробленного Сомали. На самом же деле все население Пунтленда живет исключительно за счет доходов от пиратских захватов гражданских судов.

Что ж, стало быть, мы прибыли в нужное место.

* * *

Во дворе небольшой одноэтажной больнички нас встречает знакомый доктор. Он в тех же коротких канареечных штанах, но в белой (!) футболке; на шее фонендоскоп, в зубах сигарета. Нас живенько вместе с охраной проводят внутрь и жестами предлагают принять душ. Мы, естественно, согласны…

Позже нас размещают в большой шестиместной палате. Чистота, прохлада, на окнах марля; мягкие постели, застеленные свежими простынями. Рай в сравнении с судовой подсобкой!

В палате никого, кроме нас. Два вооруженных сомалийца находятся в коридоре у двери, два – у единственного окна во дворе. Еще двоих мы потеряли из виду. Наверное, где-то отдыхают, готовясь сменить коллег.

Врач произвел повторный осмотр, измерил температуру. Перед уходом раздал какие-то таблетки и жестом повелел обильно запить их кипяченой водой.

– Чистенько, уютно и мухи не жужжат, – довольно потянулся на кровати Рябов. – Жаль, нет кондиционера.

– Сдается, ты не прочь проваляться тут до получения пиратами выкупа? – перестилает по-своему простынь Торбин. – Смотри, как бы «Тристан» не отчалил без тебя.

– У вас есть предложения? Хотите объявить им войну?

– Для начала неплохо бы отсюда свалить, – беспечно бросаю я, вытягивая из-под ткани поясного шва своих джинсов второй узкий мешочек из авалона.

Во втором мешочке – препарат обратного действия. Подойдя к пятилитровой пластиковой банке, выполняю нехитрую манипуляцию и выпиваю стакан воды. Всё. Ровно через час симптомы острого кишечного инфекционного заболевания исчезнут, словно их никогда и не было. Ради полного выздоровления и для скорейшего восстановления сил останется хорошенько подкрепиться. Вновь наполняю стакан и направляюсь к друзьям.

Вялая беседа меж тем продолжается.

– Я и не против, – зевает Юрий Афанасьевич. – Только знаете… не верится мне, что отсюда удастся сбежать. Их вон сколько! И все с оружием.

– Если русский человек чего хорошее сделать удумает, то никакие жертвы с разрушениями его не остановят, – посмеивается Валерка.

Стас ему вторит:

– Точно-точно. А насчет оружия, Юра… В умелых руках и член – балалайка.

Намереваясь вздремнуть, Рябов закрывает глаза. Спустя какое-то время бормочет сквозь сон:

– Знаете… иногда мне кажется, что вы давно и очень хорошо друг друга знаете…

Торбин с Величко испили «живой» водицы. Я наполняю очередной стакан и направляюсь к мотористу.

– На, выпей, – тормошу его за плечо. – Так и есть – мы старые друзья и не имеем никакого отношения к торговому флоту. Мы, в общем-то, из спецназа.

Он хлопает ресницами и удивленно смотрит то на меня, то на стакан воды.

– Ага, спецназовцы. А я тогда – подводник, раз в машинном кукую ниже ватерлинии.

– Не веришь?

«Нет», – мотает он головой. Но во взгляде вместо уверенности – растерянность, испуг.

Спрашиваю:

– Требуха болит?

– Еще как, – принимает он сидячее положение.

– Тогда пей. И через час забудешь о боли.

Как и обещали наставники из ФСБ, ровно через час мы приходим в норму. Кишки не разрывает, жар уходит, внутренний голос прекращает ежеминутно проговаривать маршрут до ближайшего сортира. Вот только голод с выздоровлением напоминает о себе все чаще и сильнее.

– Теперь веришь, Юрий Афанасьевич? – пытаю коллегу.

Тот озадаченно кивает. И шепотом интересуется:

– Что же вы задумали, ребята?

– Неплохо было бы пожрать. А там видно будет…

Наконец наступает время ужина. Заявляется местный санитар с большим подносом в руках и раздает каждому по тарелке с ложкой. В тарелках все тот же рис, но на сей раз приготовленный по всем правилам. К тому же его достаточно много.

После ужина нам выдают по паре таблеток, которые мы незаметно «десантируем за борт», просовывая в щель между оконной рамой и марлей.

В брюхе становится тепло и приятно. Что ж, остается немного вздремнуть и…

– Старт операции назначаю в два часа ночи, – предупреждаю друзей и, обернувшись к Рябову, добавляю: – Ты с нами или остаешься?

– А что вы задумали?

Следуя неизменному офицерскому правилу посвящать рядовой состав в смысл предстоящей операции непосредственно перед началом действия, я уклончиво отвечаю:

– Есть желание отвинтить головы здешним охранникам. А дальше… как масть ляжет.

– Дык, если я останусь, то они с меня голову свинтят. Тогда лучше с вами…

* * *

Ко мне давно привязалась привычка просыпаться ночью через каждые два часа. В мирной жизни это ужасно раздражает, потому что, внезапно очнувшись от крепкого сна, заснуть чрезвычайно трудно: лежишь, ворочаешься, гонишь прочь тяжелые мысли о неизменности смерти… Зато в горах Кавказа внутренний будильник не раз спасал. Собственно, там эта привычка и появилась. За исключением особо секретных миссий, моя группа перемещалась в светлое время; часиков в девять вечера выбирали место для ночлега, разбивали бивак, ужинали и около десяти отбивались. Таким образом, первая смена дозоров всегда происходила в полночь, вторая в два часа. В четыре, если предстояло топать дальше, поднималась вся группа; если по плану торчали на месте – дозор менялся еще разок, остальные спали до шести.

Открыв глаза в первый раз за ночь, я несколько секунд вспоминал, где нахожусь. Вспомнив, сообразил о времени – двенадцать ночи. Рано. Вставать не стал, перевернулся на другой бок и расслабился. Как думалось – ровно на два часа.