Читать книгу "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

не заметил.

— …Он просто немного потерялся в этой жизни, — продолжал оратор. — Как Мальчик-с-пальчик, которого бросили в темном лесу жестокие родственники…

— …Маркс, Ленин, Сталин, Гитлер и Мао Цзедун, — тут же добавил развязный троцкист.

— Ты, товарищ, пьян, непотребен и, как видно, совершенно не хочешь счастья родной сторонушке, зациклившись на своей перманентной революции, — вспыхнул Борис. — А мы пойдем другим путем, и дядя Володя, если он не совсем против нас, тоже когда-нибудь будет с нами. Поэтому я предлагаю выпить за плюрализм и… за моего дорогого дядю. Ведь режим, им установленный, ему тоже не впрок. Этот режим и людям не приносит добра, и ему не доставляет радости. Однако я ему не судья. В нашей стране и так судей больше, чем нормальных людей…

— А может, ты прокурор, стукач или провокатор? — вдруг неожиданно осведомился у Бориса его оппонент, и тут такое началось…

Чего Скруджев, к счастью, уже не увидел. Он сделал так, как приказал ему его потусторонний спутник. То есть сел ему на плечи, и оба они вылетели во внезапно распахнувшееся окно, которое тут же само собой захлопнулось с треском, заглушив тем самым непотребные звуки идейной политической потасовки.

И вновь оказались они в Кремле. Скруджев понял, что наступает время прощанья.

— И еще, этих своих сидельцев типа «политических» выпусти, Володя, — вдруг неожиданно сказал «Сталин». — И физика типа Валентина Данилова, якобы шпиона, тоже выпусти. И еще кое-кого по мелочи. Ребята зря сидят. От них тебе теперь уже никакого вреда нет. И без них у тебя кругом все твое, а с ними — проблем куча.

— Каких таких «политических», какого Данилова? — удивился Скруджев. — Я, дорогой Иосиф Виссарионович, впервые слышу эту фамилию.

— Не надо физдеть, дорогой! — остановил его «Сталин». — Ты в отличие от меня зону пока не топтал, так вот представь, что Данилов уже отсидел восемь лет, а восемь умножить на триста шестьдесят пять будет две тысячи девятьсот двадцать. То есть около трех тысяч дней и ночей хороший человек провел на шконке, или как там она у вас теперь называется.

— И это ты мне говоришь, который двадцать миллионов людей ни за что ни про что истребил? — взъярился Скруджев. — Ты демагогию-то свою кончай, а то будто я тебя не знаю! Тебя, кровавого пахана, весь мир знает, черта нерусского!

— Не демагогия это, Володя, а выстраданная мною необходимость гуманизма, — грустно улыбнулся «Сталин». — Ведь я тоже, как и ты, в детстве человеком был, в семинарии учился, маму любил, хачапури кушал, а потом сам знаешь, во что превратился. Не повторяй же, дружок, промахов своих предшественников, как бы ты к нам ни относился. Мы-то, конечно, с твоим тезкой Володей и бородатым Карлушей уже исправились, исправились окончательно, но, как видишь, только после своей физической смерти. А это, знаешь ли, так осложняет загробную жизнь, скажу тебе, кацо, как родному. Ты правильно цифру назвал — двадцать миллионов, и каждый из этих двадцати миллионов перед моими глазами каждую ночь. И еще я тебе скажу, что силой и фанаберией ты ничего не добьешься, а доброта и толерантность делают чудеса. И сам спасешься, и народ свой спасешь — от смуты и беззакония. Ты хочешь спастись? Хочешь спасти свой народ?

И случилось чудо.

— Да, хочу, Иосиф Виссарионович! Помогите и мне исправиться! — Скруджев простер руки в последней мольбе, но вдруг заметил, что никакого Духа рядом уже нет.

Куплет пятый. «Снова замерло все до рассвета»

Скруджев так горел желанием осуществить свое доброе намерение и так был взволнован, что совершенно случайно вдруг снова нажал кнопку скрин-экрана. К своему удивлению, он вдруг снова увидел за служебным столом своего преемника.

— А что, Митя, разве праздники уже кончились? — спросил он.

— То есть как так уже? Почему уже, когда праздники еще не начинались? — удивился Дмитрий.

— А какое сегодня число?

— Странный вопрос! То же самое, что было с утра. Тридцать первое декабря.

— Все еще тридцать первое? Ну, слава богу! — И Скруджеву вдруг стало легко и радостно, как будто бы какой-то неведомый горний свет вдруг осветил самые темные уголки его души.

— Как ты думаешь, мы успеем? — нарочито строго спросил он, скрывая за такой внешней свирепостью это свое новое мировосприятие.

— Что «успеем»? — испугался преемник.

— Немножко, как ты выразился, «прибавить демократии», — расхохотался Скруджев, весьма довольный этим интонационным розыгрышем. — И не после Нового года прибавить, а в самое ближайшее время, прямо сейчас, точнее — навсегда. Записывай, первым делом мы освобождаем узников типа «политических» и Данилова. Потом назначаем Правителем страны тебя. А я снова занимаю твой пост премьер-министра…

«Рехнулся все-таки, шеф», — безнадежно подумал Дмитрий, но не поверил своим ушам, когда услышал:

— И ровно в двенадцать, под бой Кремлевских курантов я озвучу все эти свои решения. И еще — как ты думаешь, куда лучше бросить Борьку — на культуру, внутреннюю политику или на молодежь? Боюсь, вице-премьером ему быть все-таки пока рановато.

— А что будем делать с гражданином Кундяевым, бывшим поэтом? — не удержался Дмитрий.

— А вот о. Станислава ты не трожь. Это не нашего с тобой уровня вопрос, — твердо ответил Скруджев.

Кода

И он уж больше никогда не водил компании с Духами и не встречал на своем жизненном пути Карла Маркса, Ленина, Сталина.

И он стал с того памятного предновогоднего дня очень лучшим человеком, как выразилась про него в одной из своих передач новая телезвезда по имени Рая с Бирюлева.

Ах, если бы и про нас могли бы сказать то же самое! Про всех нас — про меня, писателя Попова Е.А., про знаменитого персонажа многих других моих рассказов, тоже писателя, но по фамилии Гдов, про вас, прилежный читатель, добравшийся до конца этого текста.

Но вряд ли кто будет столь щедр, чтобы так отзываться о нас. Поэтому нам остается лишь повторить вслед за великим Чарльзом Диккенсом: «Да осенит нас всех Господь Бог своей милостью». На этом и нашей «Рождественской песне» конец, а кто нас слушал — молодец.

Осенит?

Когда упадет Пизанская башня

Когда упадет Пизанская башня

Он был дальновиден.

В законах борьбы умудрен,

наследников многих

на шаре земном он оставил.

Мне чудится –

будто поставлен в гробу телефон.

Кому-то опять

сообщает свои указания

Сталин.

Куда еще тянется провод

из гроба того?

Нет, Сталин не умер.

Считает он смерть поправимостью.

Мы вынесли

из Мавзолея его, его,

но как из наследников Сталина

Сталина вынести?

Евг. Евтушенко

Писатель