Читать книгу "Изголовье из травы - Марина Москвина"

Такое впечатление, будто все вокруг окликало его:

– Басё! Басё! И про нас напиши!

«О, сколько их на полях! Но каждый цветет по-своему. Вот высший подвиг цветка!» – приветливо отзывался Басё. – «Все выбелил утренний снег. Одна приманка для взора – стрелки лука в саду». «Легкий речной ветерок. Чай хорош! И вино хорошо! И лунная ночь хороша!..» «Едва-едва я добрался измученный, до ночлега. И вдруг – глициний цветы!» «Вконец отощавший кот одну ячменную кашу ест… А ведь еще и любовь!» «Печального, меня сильнее грустью напои, кукушки дальний зов!..» «Я к цветущим вишням плыву. Но застыло весло в руках: ивы на берегу!»

Если ты тих и одинок, считал он, тогда деревья – твои учителя, ручьи – книги, а камни – молитвы. Он шел здесь, когда вишни уже отцвели, но вечнозеленые обступали его – крошечного путника – громадные криптомерии.

Они и нас тоже с Лёней обступили, эти же самые! По всему видно, некоторым из них не меньше тысячи лет. Как трубы органа, они уходят ввысь, унося за облака хвойные колючие кроны. Все оттенки красного на стволе – особенно у корней красный густо замешан. А ствол – мохнатый, лоскутный. Лоскуты коры используют в храмах, как записочки. На них пишут имена, возжигают, и к небу уносится дым, как поминовение – во здравие или за упокой.

Между лентами коры песок, мох, паутинка. Но никаких насекомых! Чистое дерево. Хочешь, обнимай его, сядь в тени на переплетенье корней, прислонись спиной, ляг – поспи! Криптомерия будет стеречь твой сон. Никто тебя не потревожит.

Недаром ее считают священной. А древесину ценят на вес золота, каждый ствол стоит несколько миллионов йен. Особенно японцы дорожат строительными досками в несколько метров шириной, которые получаются, когда ствол распиливают по самому широкому сечению.

Но криптомерию стараются использовать только для строительства храмов. Рубить живое дерево, «ниспосланное с неба», не разрешается. Можно только использовать деревья, упавшие во время бурелома или грозы. Поэтому доходы храмов, которые стоят в лесу криптомерий, порой зависят от разгула стихии.

И такой там запах новогодний – хвойный и лимонный! Дорожка мягкая, тоже красноватая. А по обочинам дороги у корней криптомерий растет крупная земляника в темной траве, довольно подозрительная. Мы с Лёней побоялись на нее набрасываться. И дикие синие ирисы – «заячьи уши».

С ирисами у Мацуо Басё был удивительный случай. Один художник, повстречавшись в пути, сплел ему сандалии с темно-синими шнурками. Другой бы вообще не понял, в чем тут изюминка. Но благодарный, растроганный Басё записал в своем дневнике: «Вот в подобных-то мелочах и выявляется истинная сущность таких чудаков – любителей прекрасного». Синий – цвет ириса – означает благополучие и здоровье. Басё почувствовал, что синими шнурками художник без слов пожелал поэту долгого и благополучного пути.

Один кремниевый камешек ударился о другой и высек искру стиха:

Ирисы.Ими привяжем к ногам сандалии,Чем не шнурки?

Когда день преклонился к вечеру, все прибавили шагу. Пора было позаботиться о ночлеге. Я немного отстала – хотела полюбоваться ручьем. Присела на камень. Ручей такой прозрачный, каменный, извилистый лесной ручей. На прекраснейшей из вершин, так писал Басё, ветер шумел в кронах криптомерий, проникая глубоко в душу, стволы покачивались. Ручей журчал, камешки перекатывались… И охваченная волнением, я позабыла обо всем на свете. Причем именно в этом месте позабыли обо всем на свете и Мацуо Басё, и Сайгё…

Басё только вспомнил стихи Сайгё: «У дороги ручей струится светлый и чистый. “Присяду на миг”, – подумал. Но долго не мог уйти».

Лёня с девушками кричат: «Марина! Марина!» Вернулись, увидели меня, Лёня разочарованно говорит:

– А мы думали, ты превратилась в криптомерию…

Нет бы произнести что-то возвышенное, лирическое:

Не стала ли туманом ты,Что в Ёсину плыветСредь пиков горных?..

В хижину-гостиницу мы добрались уже затемно. Нас встретила светозарная пожилая пара – хозяйку звали Ута, что значит “песня”, а фамилия у них «Южная долина» – они нам дали свою визитную карточку, мол, будете еще в наших краях, заходите…

Меня и Лёню она провела в пустынную комнату, похожую на спортивный зал, покрытую свежей соломенной циновкой. Татами источал густой травянистый аромат. Стены такие: рисовая бумага в раздвижных деревянных рамах. Они постоянно были раздвинуты, и все ходили туда-сюда, кому не лень.

Ута-сан устроила нам баню. Каждому участнику экспедиции она выдала банное полосатое черно-белое кимоно. Мы в это нарядились, сели на татами и стали ужинать. Из кухни вышел муж Уты с японским мандарином, огромным – с пушечное ядро! И он мне торжественно его преподнес, веселый такой старик.

Ута-сан поклонилась мне и говорит (по-японски, девчонки общими усилиями переводят):

– Какая вы красивая! Какой у вас муж красивый!

Я тоже ей поклонилась и отвечаю:

– А вы-то какая красавица! А у вас-то какой красавец муж!

Так было положено начало большой дружбе. Мы веселились, хохотали, никто ничего не понимал, но все понимали главное.

Лёня, наверно, три часа рассказывал им что-то прямо по-русски. Видно было, что он, наконец, нашел себе на Земле достойных собеседников. Он им втолковывал, как летом жарко в Японии, что скоро пойдут дожди. А сейчас пока светит солнце.

– СОЛНЦЕ! СОЛНЦЕ! Понимаете? СОЛНЦЕ!!! – кричал он и показывал пальцем на люстру.

Они щурились, глядя на люстру, кивали и улыбались.

– А через десять дней будет дождь! – сообщал Лёня какие-то суперточные, невесть откуда взявшиеся метеосводки. – ДОЖДЬ! ПОНИМАЕТЕ? ДОЖДЬ!!! – он красноречиво растопыривал пальцы – и книзу их! Книзу обрушивал до самой земли.

Они поражались, удивлялись, изумлялись, явно не понимали, о чем идет речь, но получали от этого разговора какое-то чисто японское диковинное удовольствие.

– У вас тут овцы-то водятся? – спрашивал Лёня. – Ну, ОВЦЫ! ОВ-ЦЫ!!! Такие кудрявые, – жестикулировал. – От них получают шерсть. ШЕРСТЬ! Знаете? Теплая такая! Ну, ШЕРСТЬ!!! Понимаете? ШЕРСТЬ!!!!

Он так ужасно перевозбудил своих собеседников, что дедушка не выдержал и в порыве радостного гостеприимства кинулся массировать мне плечи сильными крючковатыми пальцами.

У японцев с плечами беда. Изо всех сил они пытаются держаться «на высоте» и «не уронить лицо», отчего у них постоянно напряжены плечи. Повсюду в городах массажные кабинеты. А проявлением высшей степени дружелюбия считается – кинуться на человека и начать массировать ему плечи. Но, повторяю, это очень теплый, интимный и редкостный жест.

Мы уже легли на футоны в своем спортзале, погасили свет. Вдруг какой-то шум, топот, девчонки побежали вниз по лестнице. Что такое?