Читать книгу "Вслед за тобой - Барбара Картленд"

— Мистер Шелфорд, какой изумительный дом! — Луиза дотронулась до его руки и защебетала: — Когда Питер переодевался к обеду, я ему сказала: дом должны были купить мы. Ведь он принадлежал семейству Морроу целых пять веков!

— Боюсь, сельская жизнь наскучила бы вам, — ответил Роберт.

— Ах, но мы бы и не стали здесь жить круглый год! — возразила Луиза.

И тут дамы покинули столовую — обед подошел к концу. Роберт передал гостям графин с портвейном. У него вконец испортилось настроение. Он заметил, как Синтия, поднимаясь из-за стола, многозначительно взглянула на Питера, и он ей ответил таким же заговорщическим взглядом. Никогда еще, думалось ему, не выглядела она столь прелестной.

В гостиной Луиза уселась рядом с Синтией на крытом парчой диване.

— Боюсь, вы пережили шок, увидев снова моего мужа, — с вызовом произнесла Луиза.

Синтия спокойно встретила ее взгляд.

— Это было удивительной неожиданностью! — ответила она. — Мистер Шелфорд не говорил мне, что здесь будет Питер.

— Не предупредил о таком сюрпризе? А как, по-вашему, Питер изменился?

— Нет, он совсем такой, как прежде, — произнесла Синтия.

При всем желании сохранять выдержку, болтать о мелочах, вспоминать их с Питером юность, она сознавала, что ей это вряд ли под силу.

— Он славный, — сказала Луиза, как о ком-то совершенно постороннем. — Очень славный! Но я всегда знала: лучшие мужья на свете — англичане.

— Вы счастливы?

В вопросе слышались грустные нотки.

— Очень! — самодовольно сообщила Луиза. — Надеюсь, у вас не возникает неприятного чувства от моих слов. Питер мне рассказывал о вашей помолвке, но ведь вы были тогда совсем детьми. К тому же вы ведь двоюродные?

— Да, двоюродные брат и сестра, — думая о другом, повторила Синтия. — Извините ради Бога, я выйду на минуту — забыла носовой платок в кармане пальто, вечная моя рассеянность.

Синтия вышла из гостиной в холл, но не за платком, конечно. Она направилась в библиотеку, зажгла свет и села в низкое кресло у письменного стола.

— Вы были тогда совсем еще детьми! — произнесла Луиза небрежным, деланно-дружелюбным тоном.

Вот, оказывается, чем их любовь была для Питера! Из-за чего же она так страдала долгие годы в мучениях, в тоске? Как странно видеть любимого друга детства, юности, а теперь чужого мужа, вспоминать, какую власть он имел над ее жизнью, как много для нее значил, как все без него было пусто и бессмысленно… Ведь это совсем обычный мужчина, таких не счесть. За обедом он болтал о пустом и тривиальном. И Синтия поняла, как мало у них теперь общего. Он говорил о местах, где она не бывала, о людях, которых она не знает, о впечатлениях, которые она не может разделить. И все время ей хотелось крикнуть: «Разве ты не помнишь? Неужели ты забыл?..»

Для Синтии полной смысла была их прежняя жизнь — игры, затеи, веселье, забавные приключения, а Питер толкует о яхтах, скачках, личных самолетах и ночных клубах Нью-Йорка. Что она знает о них?

Помнит ли он, — думала Синтия, — запах клевера на лугу? Вспоминает ли, как они, взявшись за руки, гуляли в роще, а кругом ворковали голуби? Она будто снова чувствует тонкий пряный аромат персиков в оранжерее — они тайком рвали персики, и Питер ее поцеловал… Синтии вдруг показалось, будто она листает альбом с пожелтевшими фотографиями давно ушедших дней.

Гордо вскинув голову, она встала. Надо вернуться и быть среди них! Надо пройти через это! И виду не показать, что она в смятении и сбита с толку собственными чувствами.

Она вышла в холл. Мужчины возвращались по коридору из столовой, отступать было некуда. Питер, отделившись от остальных, приблизился к ней и взял под руку.

— Нам предстоит многое обсудить, правда, Синтия? — шепнул он.

Она не успела ответить, как в открытой двери гостиной появилась Луиза.

— А, вот и ты, Питер, — сказала она. — Поднимись в спальню и принеси соболью накидку, становится прохладно.

Питер отпустил руку Синтии.

— Да, дорогая, — отозвался он послушно.

Синтия взглянула на Луизу, и ей показалось, будто в красивых темных глазах мелькнуло подозрение. Неужели ревнует?

Все перешли в гостиную. На другом конце был отвернут ковер, и Микаэла со своими юными друзьями затеяли танцы под радиолу. Роберт принес Синтии чашку кофе.

— Черный, как дьявол, сладостный, как любовь, жаркий, как ад, — процитировал он.

Она, не поднимая глаз, взяла чашку.

— Вы сердитесь на меня? — тихо спросил он.

— Очень! — ответила она неуверенно.

— Я думал, вы обрадуетесь…

Синтия взглянула на него с укоризной.

— Ничего подобного вы не думали! Не знаю, зачем вы сюда вызвали Питера, но только не с целью порадовать меня!

Роберт не успел ответить — кто-то его позвал, и он отошел к гостям.

С этой минуты Синтии казалось, что вечер тянется медленно, словно в страшном сне. Она видела, как Питер принес соболью накидку и заботливо укутал плечи Луизы, слышала, как Луиза потребовала сигарету и Питер бросился выполнять требование с раболепным усердием и рвением.

А из прежней, далекой жизни слышалось:

— Сбегай за молотком, Синтия!

— Сбегай за поводком, а я подержу собаку!

— Поторапливайся, я не собираюсь тратить здесь целый день!..

Она тогда прислуживала Питеру, выполняла его поручения, ведь Питер был мальчик, она — девчонка. Теперь Питер — мужчина и прислуживает жене.

Синтия разговаривала с гостями, пыталась вести себя естественно, но в душе чувствовала одно — нужно отсюда бежать, и поскорее.

Луиза пожелала танцевать — сначала с Питером, потом с Робертом. Синтия стояла в одиночестве у окна, когда Питер позвал:

— Пойдем, потанцуем, Синни!

Так он прежде ласково называл ее.

— Нет, нет! — вырвалось у нее.

Она не позволит ему прикасаться к себе!

— Что ж, тогда поговорим! Кстати, надо чего-нибудь выпить. Тебе принести?

Синтия отрицательно покачала головой. Питер оставил ее на минуту и вернулся с бокалом виски с содовой.

— Какая ты хорошенькая, Синтия, почему не вышла замуж?

Она ответила просто, не задумываясь над жестокостью его слов.

— Я была медсестрой, Питер. У нас тут шла по-настоящему большая война.

Питер покраснел.

— Ты думаешь, я этого не понимал? Я хотел перевестись сюда, хотел воевать в британской авиации, но…

— Но не воевал…

Питер не выдержал прямого, открытого взгляда, пустился в объяснения, стал излагать резоны, которые, как поняла с тяжелым чувством Синтия, приводил уже не однажды, о долге, о пользе нации. Все это она слыхала не раз и от мужчин, и от женщин, тех, кто счел для себя предпочтительнее другой берег Атлантики, вдали от разбомбленной, разоренной Европы.