Читать книгу "Сказки для парочек - Стелла Даффи"

— Ничего особенного, Мартин. Правда. Всего лишь небольшой отдых. Я хочу… я чувствую себя… разбитым.

Джош делает вид, будто подыскивает нужное слово, словно он не репетировал свою речь целый день, словно не заказывал столик в ресторане специально для этой беседы. Мартин не может есть, не может смотреть, не может слышать. Джош бубнит с заученной безмятежностью:

— Ничего особенного. Я просто устал. Всего несколько дней. Мне просто нужно немного времени, чтобы побыть одному. Все просто.

«Просто» Джоша звучит предельно честно. Словно он не совершает подлость. Словно все это не имеет никакого значения. Джош произносит «просто» ровно столько раз, сколько надо Мартину, чтобы убедиться: любовник лжет. Правило трех. Один раз — правда. Два раза — либо завуалированная подготовка к неприятному сюрпризу, либо банальная и несносная привычка к самоповтору. Но третий раз — доподлинно ложь. Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Третье «люблю» для многих пар — уже перебор.

У Мартина есть три варианта. Закатить скандал прямо в ресторане, привлечь внимание не только к ним двоим, но и к собственному страху. И официально проштамповать разрыв вкрадчивыми взглядами публики. Второй вариант: подождать, вернуться домой, и разобраться с любовником наедине. Ведь что бы ни произошло за закрытыми дверьми, в будущем оно всегда может обернуться еще одной стороной правды. Когда-нибудь, позже, они сумеют притвориться, будто никакой травмы и в помине не было. И наконец, третий — принять слова Джоша за чистую монету.

Мартин не дурак, он тщательно обдумывает положение и останавливается на третьем варианте. Улыбается, кивает, сыпет названиями мест, куда бы Джош мог поехать; перечисляет, чем бы Джош мог заняться на отдыхе; приканчивает ужин, даже позволяет манговому мороженому подтаять, увлекшись обсуждением грядущего уикенда; не спеша выпивает вторую чашку кофе, создавая полное впечатление добродушного альтруизма. Джош платит по счету, оправдывая надежды официанта непомерными чаевыми, которые тот ошибочно списывает на свой профессионализм, а не на эйфорию Джоша, счастливо избежавшего публичной сцены. Мужчины быстро шагают к дому, воздух слишком влажен, чтобы беседовать на ходу. Они входят в свой тихий эдем с центральным отоплением, запирают дверь. И тут Мартин принимается за вариант номер два.

Швыряет на пол пальто, бумажник, ключи. Он бы и Джоша швырнул на пол, но мешает хорошее воспитание. Мартин набрасывается на Джоша, стоит им переступить порог, припирая его к идеально отштукатуренной и некрашеной стенке напором слов:

— Что это все значит, мать твою?

Джош удивлен. Чему, спрашивается? Ему следовало бы предвидеть такой поворот; обычно он куда лучше соображает, но сейчас его мыслительный процесс блокирован Кушлой и планами побега. Удивление лишает Джоша дара речи:

— Что? Ты о чем?

— Эта бодяга насчет отдыха. Отдыха от нас. И как ты мог вывалить на меня все это в ресторане? Нашел место! Что ты себе позволяешь, черт побери?

Джошу хватает секунды, чтобы опомниться, нервные клетки ощетиниваются, готовясь к контратаке. Он стоит в чудесной прихожей их чудесного дома, и он не хочет все это потерять. И он не хочет потерять Кушлу. Желание дать отпор берет верх над защитным инстинктом, Джош тоже начинает орать:

— Мне что, нельзя уехать на несколько дней? Ты это хочешь сказать? Я не могу провести пару дней в одиночестве?

— Я тебе не верю.

— Чему ты не веришь?

— Не верю, что ты хочешь уехать один.

Первый раунд за Джошем. Мартин допустил грубую тактическую ошибку. Его атака захлебнулась жаждой поскорее узнать правду. Он подбросил Джошу возможность мигом изменить планы. Верно, Джош надеялся уехать с Кушлой, но что если он и в самом деле уедет один? Самое время обдумать дальнейшие отношения с возлюбленными. Теперь он в силах не только продолжать врать, — и себе, и Мартину — но даже обрести по ходу разборки моральное превосходство. В полсекунды Джош убеждает себя в том, что он с самого начала намеревался отвалить один. Любой человек заслуживает нескольких дней полного покоя. А Мартин не только ведет себя неразумно, но и совершает куда более тяжкий грех с точки зрения обитателей мира самодостаточных привязанностей: он проговорился, что не доверяет партнеру. К такому умозаключению Джош приходит за полторы минуты, пока снимает и вешает пальто. Мартин, в страхе и гневе ожидающий ответа, лишь укрепляет праведную позицию любовника еще одной претензией:

— Что на тебя вдруг нашло? Мы ведь никогда не расставались. Все это выглядит сомнительно.

Джош с благодарностью хватается за прозвучавшее святотатство:

— Значит, ты во мне сомневаешься?

— Я этого не говорил.

Слишком поздно. И во втором раунде Мартин повержен. Он намекнул на недоверие. Заявил об этом вслух. Теперь у Джоша развязаны руки, и он заводит литанию, которую и репетировать нет нужды. Это подручное средство дается нам одновременно с первой любовью и первым поцелуем, оно у нас в крови, генетически запрограммировано. Каждый парный индивидуум знает манипулятивное кредо наизусть:

Если ты не доверяешь мне, то как мы можем жить вместе?

И как ты можешь не доверять мне после стольких лет?

Если ты сомневаешься во мне, тогда зачем я тебе вообще нужен?

Без доверия наши отношения ничего не стоят.

И далее уловки с 22-й по 98-ю: возможно, я дал тебе повод не доверять мне, но если ты мне не веришь, то плох ты, а не я…

Джош манипулирует любовником не сознательно. Просто так получается. Ведь Джош — человек. И куда лучше поставить Мартина в положение грешника, чем признать собственную неправоту. Куда лучше перевернуть стол, чем сидеть за ним в качестве обвиняемого. Джош — простой смертный, и в схватке его животные инстинкты прорываются наружу. Бей или беги. Джош выбирает и то, и другое. Поочередно. Сначала он обманным приемом отправляет любовника в нокаут, придавив для верности грузом ответственности, потом хватает заранее упакованную сумку и уходит. Он не знает, куда направляется. И мобильник с собой не берет. Он позвонит Мартину через пару дней. Прощальный поцелуй отменяется.

Мартин спит один и мерзнет. И просыпается в бешенстве.

27

Кушла готовится. Сбрызгивает сладкой розовой водой и апельсиновым цветом комнату по углам, погружается в ванну, густую от морской соли. Она знает, что надо делать; видела, как это делается — всего один раз, но воспоминание намертво отпечаталось в ее мозгу. Ей не положено было этого видеть, но так уж случилось.

Когда Кушле было семь лет, она, устав от сладостной неги дворца, поцеловала няньку, отменила дневные занятия по древнегреческому и современному китайскому и отправилась на прогулку в город. Она пребывала в полной безопасности, люди были счастливыми, страна беззаботной, ребенок мог гулять в радиусе десяти миль, а родители не беспокоиться, где он и что с ним. По крайней мере, так сказано в мифе.