Читать книгу "Мэбэт - Александр Григоренко"

— Разве силу мою дала мне ты, а не высшее небо? — с осторожной дерзостью сказал Мэбэт.

Вода всколыхнулась и побагровела:

— Что твоя сила, щенок, без моей помощи? Богатырей сжирали болезни, превращая их в мешок костей. Бильгет, выходивший один против целого войска, сам подставил свое сердце под стрелы врага — потому что измучилось сердце… И ты бы сгнил, как трава. Потому что сила человека — пустой ветер. Моему Старику было бы так же легко убить тебя, как ты убил его. Но все было по моей воле и вот теперь ты стоишь передо мной. Твой сын погиб и мне больше нечем откупаться от духов — слышишь, как воют они, как они голодны по тебе, послушай!

Мать замолчала, и сосны перестали шуметь, и даже легкий плеск воды исчез. В тишине услышал Мэбэт протяжный, почти жалобный звук — будто старая собака, выброшенная хозяином, скулит от голода и жалости к себе. Звук длился, плавал в его ушах, становился тяжелее, и скоро от этой тяжести стало черно в глазах Мэбэта, будто огромный валун возник в его голове, раскаляясь и разрывая ее изнутри.

Обхватив голову руками он рухнул на колени, повалился навзничь, и сил его хватило только прохрипеть: «Хватит…».

Вдруг стихло все, исчезли тьма в глазах и тяжесть в голове.

Мать и Старик молчали. Мэбэт поднялся и принялся отряхивать одежду, будто лежал на палых иглах и листве — хотя ни листвы, ни игл не было.

— Это эхо, — сказал Старик, — только эхо голосов…

Мэбэт молчал.

Еще раз спросила Мать:

— Так ты просишься обратно, в мир?

— Да, — ответил за него Старик, — он хочет обратно. И просит много…

— Избалованный мальчик, — вздохнула вода, сделавшись бледно-лиловой. — Сколько же ты просишь? Трех дней — чтобы добраться до своего становища и умереть дома тебе хватит?

— Он просит много, — повторил Старик. — Он хочет дожить до того дня, когда его внук…

— Внук… — эхом произнесла Мать.

— Когда его внук сможет повторить семь шагов своего отца и делать все, что положено взрослому мужчине.

— Внук, — вновь произнесла вода. — Светлоглазый Сэвсэр, мой подарок тебе…

Напевный голос вдруг налился тяжестью.

— Мой последний подарок тебе, мое последнее послание тебе. Тебе — на ком остановилось мое сердце! Я послала его, чтобы разбудить твою неблагодарную душу, но она так и не проснулась. Ты чтил богом себя, и принял внука за свое божественное продолжение. А ты человек, всего лишь человек, развлечение духов и сладкая пища червей — ты и здесь не вспомнил обо мне!

Мэбэт упал на колени.

— Клянусь, я принесу тебе жертву, самую великую и щедрую жертву, я воздам тебе за все, что ты сделала для меня.

Слова его были наполнены настоящим, прежде неведомым ему, страхом.

— Теперь ты говоришь совсем как человек, — сказала Мать и Мэбэт растерялся, пытаясь понять, что в этом голосе — печаль, или тожество сильного над бессильным.

В опустевшей душе искал Мэбэт остаток силы, чтобы заговорить вновь. Он молчал, стоя на коленях. Молчала Мать, молчал Старик.

Наконец, слово созрело в душе Мэбэта — чужое, незнакомое — горячим паром вышло из него слово поклонения.

— О Великая… великая, о безначальная, о бесконечная… всевластная, всеблагая… милосердная… Мать утра… Мать живых…

Мэбэт говорил — и образ женщины все явственнее проступал в просветлевших водах.

— Прости, я не умею молиться, некому было научить меня этим словам. Мать ушла, когда я был совсем молод. Кто бы мог сказать мне, что все от тебя? Что всем я обязан тебе?..

— Не лги. Этому не надо учиться — ведь ты уже молишься. Только гордость не давала тебе произнести эти слова раньше. Твоя мать, как могла, благодарила богов за тебя, мальчик, и ты видел это. Она не знала, кого именно благодарить, поэтому молилась всем бесплотным — и добрым, и злым, и мне в их числе. Твоя мать, простая женщина, не знала заклинаний, волшебных плясок и тайной мудрости. Но она была благодарна, пойми, благодарна… Знай: из всех молитв, первой на небеса приходит молитва благодарения. А люди вспоминают о богах, когда им плохо: они падают на колени, как упал ты, и просят отогнать горе… Люди неблагодарны, а ты более всех. Скажи, хоть раз благодарность грела свое сердце?

Мэбэт склонился еще ниже. Всю жизнь он был благодарен только самому себе — это была единственная правда.

— Я знаю, почему ты молчишь, — сказала Мать. — Твоей души не коснулось ни одно из страданий. Я сама захотела так. Трудно ждать от человека благодарности, если он не знает несчастья. В тот час, когда мое сердце остановилось на тебе, я не думала о том, что и ты всего лишь человек. Видишь, и боги ошибаются. Ты был предназначен тем из небесных, кто дает высокую судьбу — я украла тебя у них. Я не знаю, сохранил ли Ульген свое обещание не говорить о тебе никому из тех, кто живет над его небесами. Сейчас это не так уж важно: ты еще не умер, но тебя уже нет в среднем мире. И поверь мне, мальчик, лучше бы тебе не возвращаться…

Мэбэт почувствовал — что-то жжет его глаза. Он закрыл лицо руками и горячая вода засочилось сквозь стиснутые пальцы.

— Это слезы, — печально сказала Мать. — Теперь ты совсем как человек, как все люди.

— Старик дал мне жизни…

Едва заметно вода подернулась алым — это был признак недоумения и предвестие гнева. Опережая Мать, Старик заговорил сам:

— Да, это так… Я дал ему жизни, одиннадцать лет, ровно столько, сколько нужно, чтобы Сэвсэр принял семью Мэбэта, имел силы охранять спокойную старость своих близких и мог продолжить род. Не торопи гнев.

Вдруг увидел Мэбэт, как сползла седая медвежья шкура, и показался тот обезножевший старик, которого встретил он тридцать пять лет назад на медвежьем празднике. Нарты, устланные шкурами, стояли рядом.

— Я ведь говорил тебе, малый, что нет такого сердца, которое не сломалось бы. Помоги-ка мне забраться…

Исчез старик, исчезли нарты, снова возник перед Мэбэтом седой медведь.

— Ты сама велела позвать его, — сказал он Матери. — Мэбэт, покажи жизнь, которую я тебе дал.

Любимец божий достал связку из-за ворота малицы. Тут же дощечки заиграли на огромном когте Старика.

— Люди и так говорят, что боги несправедливы: к одним жестоки, другим благоволят, — сказал медведь. — Закончим охоту, раз начали. Будем справедливы.

— Что ты наделал, — тихо, без гнева сказала Мать. — Что ты натворил? Ты ведь знаешь, что ждет его?

— Знаю.

Старик грузно повернулся к Мэбэту, сел по-собачьи, совсем так, как в тот день, когда он вышел из берлоги и ждал смерти. Прошло немного времени, и он заговорил вновь.

— Люди уподобляют мир своим жилищам. Но мир — не чум, в который можно войти и выйти, откидывая один и тот же полог. Тебя привела сюда твоя тень, ты шел в святилище, следуя за ней. Вернуться тем же путем ты не сможешь. Вот это, — связка вздрогнула на когте Старика, — тебе предстоит пронести через одиннадцать чумов. На самом деле они совсем не похожи на жилища людей. Они невидимы. Ты встанешь на лыжи, рядом будет бежать твой пес, и тебе будет казаться, что ты идешь все по той же земле, по которой ходил всегда. Но это другая земля, и даже совсем не земля. Тебе предстоит пройти одиннадцать пространств, которые есть граница между миром людей и миром богов. Их называют чумами искупления. Там обитают дела людей, злые и добрые, за которые человек не успел получить воздаяния, пока дышал и ходил по земле. Неотплаченное добро и зло живут в тех чумах. Знай об этом. Зло или добро совершал ты, Мэбэт, про то пусть люди судят. Но ты, прозван любимцем божьим только потому, что мы хранили тебя.