Читать книгу "Паруса и пушки - Александр Бушков"

И еще одним она разительно отличалась от Марии: стала незаурядным государственным деятелем. «Государственный человек», как многих таких людей именует одна из российских энциклопедий XIX в. И, что не менее важно, опять-таки в отличие от Марии, умела подбирать себе в министры таких же незаурядных людей. Первым министром вскоре после восшествия на престол она сделала, пожалуй, лучшего из таких – Уильяма Сесила, всего тридцати восьми лет. Уинстон Черчилль считает его «величайшим государственным деятелем Англии XVI в.» – и, по моему сугубому мнению, он прав. Если пристально присмотреться к государственным деятелям этого столетия, наиболее близким по деловым качествам к Сесилу будет лишь первый министр Генриха Восьмого Томас Кромвель (правда, я бы все же не поставил его рядом с Сесилом).

Наследство молодой королеве досталось такое, что поневоле посочувствуешь, как бы к ней ни относиться. Положение хорошо обрисовал бывший секретарь Тайного Совета: «Королева бедна, королевство истощено, знать бедна и слаба. Не хватает хороших командиров и солдат. Народ не повинуется. Правосудие не отправляется. Все дорого. Избыток мяса, напитков и украшений. В стране внутренний раскол. Угроза войны с Францией и Испанией. Французский король одной ногой стоит в Кале, другой – в Шотландии. Стойкая враждебность за рубежом, но нет стойкой дружбы».

Действительно, финансы пребывали в самом плачевном состоянии – чеканку «порченой» монеты никто не прекратил и при Эдуарде Шестом (лишь Мария выпустила небольшое количество полновесных монет со своим изображением, но слишком мало, чтобы исправить ситуацию). К тому же на шее висел огромный долг банкирам Антверпена – тогдашнего главного финансового центра Европы (золотые деньки для Швейцарии наступят лишь через несколько столетий). Процент по нему составлял четырнадцать процентов, гораздо выше обычного – потому что в негласном списке ненадежных должников Англия стояла если не первом месте, то на одном из первых.

Несколько пограничных с Шотландией графств подчинялись английской короне чисто номинально (об этом подробнее позже), и английские монархи не имели над ними ни малейшей власти.

На международной арене дела тоже обстояли самым скверным образом. Ни одна католическая страна с подачи Папы Римского не признавала Елизавету королевой, считая ее мать незаконной женой, а ее саму – незаконнорожденной дочерью. В глазах католического мира единственной законной претенденткой на английский трон была шотландская королева Мария Стюарт, при заключении брака в 1559 г. с французским принцем, когда он год спустя стал королем, позволила публично титуловать себя «королевой Франции, Шотландии и Англии» – против чего помянутый католический мир нисколько не возражал. Англия, собственно говоря, оказалась зажатой в «католических клещах» – меж Шотландией и Францией. Если в Шотландии все же существовала довольно сильная протестантская оппозиция, то во Франции власть прочно держал знатный и могущественный католический клан герцогов де Гизов – матерью Франциска и регентшей по причине его несовершеннолетия была как раз представительница этого клана, в девичестве Мария де Гиз.

И, наконец, религиозная чересполосица. Англичане делились на три конфессии: католики, приверженцы англиканской церкви и протестанты. Среди которых все большее влияние стали приобретать пуритане. Это название, происходящее от латинского puris – «чистый», принадлежит, пожалуй, самому радикальному, даже экстремистскому направлению в протестантизме – кальвинистам, последователям Жана Кальвина. Сегодня мы бы их назвали религиозными фундаменталистами – а в описываемые времена они своим фанатизмом пугали не только англиканскую церковь, но и протестантов более умеренных направлений. Их «идейная программа» не такая уж обширная, и рассказать о ней несложно.

Богослужение следует упростить до предела, насколько это возможно. Молитвенные дома должны быть предельно аскетичными – даже скамьи не обязательны, прихожане могут сидеть на хлипких табуреточках или вообще стоять. Священники не нужны – проповедником может стать любой, признанный достаточно крепким в вере. Библию читать можно и дома – а в домах молитвы ограничиться пением псалмов. Одежду следует носить исключительно темных тонов – как мужчинам, так и женщинам. Любые развлечения, включая танцы, – смертный грех. Вот, пожалуй, и все основные догмы. Лично мне эта публика ужасно напоминает роботов с нехитрой программой. А в общем, жутковатый был народец – если вспомнить, сколько они наворотили и в Англии, где лет через девяносто получили полную власть, и в американских колониях… Однако к моменту коронации Елизаветы они никакой власти не имели, мало того, Елизавета была настроена к ним резко отрицательно – как раз за призывы к совершеннейшему аскетизму богослужения. Как и ее отец, она считала, что англиканская церковь должна сохранить всю пышность обрядов – не эстетической красоты ради, а для повышения ее авторитета в государстве – особенно если вспомнить, что возглавляла ее сама Елизавета.

Правда, с этим возглавлением вышла небольшая неувязка. И Генрих, и Эдуард Шестой в качестве главы церкви никаких возражений у «широкой общественности не вызывали» – но теперь этот пост предстояло занять женщине, – a поскольку до разгула феминизма оставались еще долгие столетия, женщина на троне какого-то отторжения не вызывала, притерпелся народ к такому во многих странах, но вот женщина во главе церкви… Многим показалось, что это уж чересчур. Когда в парламент поступил проект указа, провозглашавшего бы Елизавету главой церкви, палата общин одобрила его моментально и единогласно, а вот плата лордов заартачилась, выдвинув целый ряд возражений, если отбросить витиеватость выражений, сводившихся к вульгарному: нечего бабе церковью править, и все тут! Негоже лилиям прясть.

Елизавета, как это впоследствии войдет у нее в привычку, игру повела тонкую: не вступая в дискуссии, попросту парламент распустила. Особых репрессий не было, но два влиятельных члена палаты лордов, громче всех выступавших в данном вопросе против королевы, по какой-то случайности оказались за решеткой. А когда парламент собрался вновь, состав палаты лордов значительно изменился. В конце концов Елизавету признали – правда, не главой, а «верховным лицом, правящим церковью». (Лично мне решительно непонятно, в чем тут разница, но так уж лорды у себя порешили.)

Очень быстро дал о себе знать из эмигрантских далей не кто иной, как Джон Нокс – фанатик идеи (пуританин, кстати), но человек весьма неглупый (эти качества часто идут бок о бок). Однако в данном случае политиком себя он показал скверным. Написал Сесилу обширное письмо, в котором торжественно провозглашал: хотя он по-прежнему считает женщин на престоле политическим уродством, но для Елизаветы готов сделать исключение, печатно и публично благословив ее как «защитницу правого дела».

Взамен он просил всего ничего – разрешения вернуться в Англию и свободно там проповедовать.

Вот тут Неистовый Джон крепко пролетел. У меня есть сильные подозрения, что Елизавета, прочитав его эпистоляр, прокомментировала матерно – что у нее, несмотря на всю образованность и книголюбство, было делом обычным. Во-первых, она старалась вести религиозную политику очень взвешенно, избегая крайностей, балансируя между конфессиями – одним словом, в белоснежнейших перчатках, а появление Нокса, искусного проповедника, популярного у части народа, осложнило бы ситуацию. Это было все равно что плеснуть бензина в огонь. Во-вторых (чего Нокс явно совершенно не принял в расчет), Елизавете было гораздо более предпочтительно считаться законной королевой по праву рождения, а не какой-то там «защитницей правого дела», благословленной, изволите ли видеть, одним из множества бродячих горлопанов.