Читать книгу "Лени Рифеншталь. Мемуары - Лени Рифеншталь"

Жабор пожал плечами и сказал:

— Скоро.

Но они все не появлялись. И всякий раз долгожданный бой между Ньяро и Фунгором так и не проводился. Многие бойцы из Фунгора находились еще на полевых работах. Чтобы ненароком не пропустить зрелищное сражение, мы теперь каждый день ездили в Ньяро.

Показания термометра выглядели устрашающе. Даже в тени было 38 градусов. Многочасовые ожидания за горячими скалами нас порядком изнурили. Мы потеряли аппетит, хотелось только пить. Сам вид, а также запах пищи вызывали отвращение. Кроме того, уже три недели мы напрасно ждали Сулимана и его грузовик. Выехать обратно без второй машины, запасных частей и бензина было нечего и пытаться. Как-то из южного Малакаля через Кау проезжал грузовик, заполненный хлопком и зерном, который мы остановили и, заплатив, добились того, чтобы взяли попутчиком нашего шофера Араби, который обрадовался возможности вернуться в Эль-Обейд и повидать свою жену. Как и Сулимана, его мы также снабдили письмом-SOS для генерала и большой суммой денег. Я заклинала Араби предпринять все возможное, чтобы как можно быстрее вернуться с грузовой машиной, бензином и запасными частями. Наш посланник прекрасно знал, в какой опасной ситуации мы находились. У «лендровера» отсутствовало запасное колесо, заканчивалось и горючее. После отъезда Араби погода внезапно ухудшилась. Начались сильные песчаные бури, не свойственные этому времени года, небо затянулось темными дождевыми тучами.

В эти дни ничего другого не оставалось, как ждать. Тут Джабор сообщил, что все время откладывающийся бой между Ньяро и Фунгором наконец состоится. Буря умчалась, небо вновь стало голубым, но жара по-прежнему стояла невыносимая. Полные надежд, мы отправились в Ньяро.

Неожиданно со скал послышались знакомые еще по прошлому году пронзительные крики бойцов. Затем я увидела бегающих туда-сюда разукрашенных мужчин — огромное волнение, казалось, придало дополнительные силы жителям деревни. Впервые мне удались действительно потрясающие снимки. Мужчины едва замечали нас, так сильно сосредоточились на предстоящем сражении. Хорст тоже мог снимать все происходящее без помех. Все больше воинов собирались вместе и крадущимся кошачьим шагом двигались по направлению к деревне. Мы же осторожно следовали за ними на машине. Недалеко располагался импровизированный ринг, окруженный огромными деревьями, в тени которых сидели бойцы из Фунгора. Итак, вот те, кого мы так долго ждали. Более двадцати молодых мужчин. Издалека они выглядели почти одинаково. Когда я приблизилась к ним, то заметила, что у каждого к правой кисти руки, украшенной множеством амулетов, прикреплен нож. Они обхватили руками палки и пристально смотрели в направлении, откуда теперь с боевым кличем выбегали на поле воины из Ньяро.

Вскоре начался первый поединок. Снимать его оказалось труднее, чем в прошлом году, так как слишком много зрителей постоянно пробегали мимо камеры, заслоняя сражающихся. Хорст, который протиснулся поближе к паре бойцов, был изгнан судьями, со мной произошло примерно то же самое.

Тут я увидела двух воинов, истекавших кровью, но продолжавших поединок. Судьи все пытались разнять яростно бившихся мужчин, чтобы избежать смертельного исхода, но это им не удавалось, пока наконец арбитрам не пришли на помощь. Невозможно понять, как бойцы могли терпеть подобную боль. Сколь бы тяжелы ни были раны, ни один не стонал. Они все как будто находились под воздействием некоего дурманящего зелья. Самой важной задачей, стоявшей перед судьями, являлось в тот момент, когда бой достигнет опасной кульминации, суметь предотвратить смертельный удар.

Солнце уже клонилось к закату, когда состязания завершились. Испачканные, пропотевшие, обессиленные, мы направлялись к машине, когда заметили группу нуба, возившихся над бойцом с пробитой головой. К его ноге прикрепили маленький козий рог, чтобы выпустить туда «лишнюю» кровь и тем самым уменьшить кровотечение на месте основного повреждения. В глубокие раны на голове насыпали песок. По нашим медицинским представлениям, так вряд ли кого-либо вылечишь. Хорст быстро принес из машины коробку с перевязочными материалами и канистру с водой, нуба не сопротивлялись. Он продезинфицировал раны, соединил разошедшиеся края кожных покровов скрепами, затем наложил молодому человеку, безучастно терпевшему все эти манипуляции, марлевую повязку на голову и выдал потерпевшему болеутоляющие таблетки. Хорст при свете моего фонарика сделал перевязку и другому раненому. Было уже поздно, когда мы добрались до лагеря в Кау.

В шесть утра следующего дня нам нанес визит «пациент» из Ньяро. Он попросил еще болеутоляющих таблеток и хотел сменить повязку. В последней просьбе мы отказали, так как должно истечь полных три дня после первой перевязки.

Это стало началом более тесных отношений с юго-восточными нуба, но одновременно повлекло за собой отнимающие много времени хлопоты. Теперь к нам днем и ночью приходили мужчины, женщины и дети с самыми разными болезнями, а также с малейшими царапинами. Поток больных оказался настолько велик, что до своей работы у нас не доходили руки. Многим нуба просто хотелось проглотить таблетку, чтобы, как они фантазировали, с ними произошло чудо. Таким выдавались витамины. Мамаши приносили своих малышей, даже с маленькой царапиной; но другие действительно серьезно страдали. У многих наличествовали ожоги, поскольку они часто бегали по горящему костру. Нас все больше уважали, во многих семьях у нас появились друзья. Теперь мы с Хорстом могли проводить съемки и в деревнях, что ранее так просто не удавалось. Но занятия врачеванием очень отяготили нашу жизнь здесь. Причем, нуба зачастую выдвигали, мягко говоря, необычные требования. Однажды им захотелось взять мои очки от солнца для слепого. Они думали, что с ними он опять сможет видеть. Я терпеливо пыталась объяснить, что, помимо всего прочего, темные очки — не медицинские. И только, когда на практике выяснилось, что слепой-таки не смог прозреть с помощью моих очков, нуба оставили их в покое.

Молодые мужчины с разукрашенными лицами очаровали меня. Какой же невероятной фантазией и художественным талантом обладали эти туземцы! Они красились, чтобы лучше выглядеть, и каждый хотел перещеголять другого. Со временем я многих уже знала по именам. Они заметили, как нравились мне их узоры, и стали ежедневно изумлять и восхищать новыми масками. Некоторые были особенно талантливы, создавали образные рисунки в духе примитивизма, часто совершенно абстрактные, по большей части служащие чисто эстетическим целям. Раскрашивали ли нуба себя симметрично или асимметрично, орнаментами, линиями или стилизованными фигурами — все выглядело гармонично. То, как они использовали знаки и краски, свидетельствовало об их большом художественном даре. Нуба выглядели живыми картинами Пикассо. Никто никогда не узнает, откуда у туземцев взялся столь невероятный талант, это так и останется тайной.

У некоторых нуба сохранились зеркала времен английского правления в Судане. Какие-то из этих предметов получали туземцы и от арабских торговцев. Я также привезла с собой несколько зеркал, но поначалу не отдала ни одного, подозревая что из-за этого произойдет. К сожалению, в дальнейшем бдительность и дальновидность покинули меня. Подарив несколько зеркал ближайшим друзьям, я горько пожалела об этом очень скоро. Весть о подарках разнеслась по Кау. С тех пор, завидев меня, нуба не отставали. Особенно настойчиво требовали «мандара» (по-арабски — зеркало) мальчишки и подростки. Если им не выдавалось желаемое, — а столько, сколько они хотели, я бы все равно не смогла достать, — они лезли в мои карманы, становились более настойчивыми и даже злыми. Желание иметь зеркало распространилось как эпидемия также в Ньяро и Фунгоре — всюду слышались крики: «Лени, мандара!» Что-то похожее мы с Хорстом пережили, когда сфотографировали нескольких девушек и молодых людей поляроидной камерой. После этого каждый нуба захотел иметь моментальное фото. Они не понимали, что не все наши фотокамеры могут «выплевывать» бумажные снимки, думали, что мы не даем их по злобе или из-за упрямства, и в результате вообще стали отказываться фотографироваться.