Читать книгу "Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов - Наталья Баранникова"

Дело в том, что туалет был местом встречи молоденьких девушек, пациенток из Узбекистана, которые совершили над собою акт самосожжения. Они собирались группками, чтобы покурить, поболтать и посмеяться. Их фигурки были тонкими и высокими, движения – грациозными, но лица и руки были чудовищно изуродованы. Они обливали себя бензином и поджигали, чтобы избежать принудительного замужества и паранджи – рабства, которое представлялось им страшнее боли и физического уродства, страшнее страха сгореть заживо. Вряд ли они рассчитывали выжить – ведь, вылечив, их вернут восвояси. И хорошо, если к матери, а не к мужу и свекрови, которым они обязаны слепо подчиняться до конца дней…

Москва, как много впечатлений! Всякий день приносил мне новое знание, которое сообщало мне, что теперь я еще меньше понимаю жизнь. Но с каждым днем я сильнее чувствовала, что нахожусь в правильном для меня месте. Золотая сентябрьская Москва, Москва в серых куртках под серым дождем, Москва в праздничных россыпях огней в заиндивелой ночи, Москва пугающая и восхищающая, сумасшедшая Москва…

В первые же полгода я вернула все долги, в которые залезла по самые уши, открывая бизнес.

За несколько месяцев мы продали оборудования на два миллиона немецких марок.

Силиконовая Калифорния

(1988)

В восьмидесятые Германия смотрела Америке в рот.

Все крутое и модное было только оттуда: джинсы, сабо на платформе, музыка, голливудские фильмы, напитки, сигареты и, конечно, стиль поведения – демонстративная самоуверенность и раскованность в общении (совершенно не свойственные немцам). В нашем понимании американцы были нашими друзьями – политика всегда диктует людям, кого любить, а кого осуждать. Мы считаем, что кто-то лучше других, точно так же, как один стиральный порошок лучше другого только потому, что видели его много раз по телевизору и там сообщалось, что это очень хороший порошок.

Американская фирма, производящая линейные ускорители – дорогие огромные приборы для облучения при опухолях, проводила трехнедельное обучение инженеров-физиков, которым предстояло с этими штуками работать. Туда, а именно в Калифорнию, и отправляли ответственного физика из Кремлевской больницы, но он ни слова не понимал по-английски, поэтому меня попросили его сопровождать: разные фирмы нанимали меня тогда именно в качестве сопровождающего переводчика.

Мне казалось, что я знаю и понимаю Америку, хоть никогда там и не была – я курила американские сигареты, балдела от Джимми Хендрикса, свободно владела английским – «чего ж вам больше?» (только вопросы в анкете для получения визы мне показались странными, про психические заболевания и употребление наркотиков). А уж в знании Советского Союза и коммунистической системы я чувствовала себя опытным специалистом, видавшим виды. Я больше не была девочкой, очарованной киноартистами, изображавшими русскую потомственную интеллигенцию, – я с нею знакомилась лично, точнее, с ее остатками, осколками и адаптированными к системе формами. Я знала русские песни не только от преподавателя немецкого университета, а лично от русских. Я умела пить водку. Я любила не виртуальную, а настоящую Россию и не боялась ее, как раньше. Я ни в чем не сомневалась. Ну, подумаешь, буду сопровождать советского беднягу в Америку – да легко! Джинсы у меня есть, возможно, не самой последней модели, но на это вряд ли кто-нибудь обратит внимание – там свобода мнений!

И полетела я в свою Америку.

Вечерами стояла я на галерее второго этажа и наблюдала сверху движение клавиш белого пианино под романтичные мелодии – пианино было механическим…

Прибыв в аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк, я полтора часа добиралась до другого терминала, куда должен был прилететь кремлевский физик. Не помню, по какой именно причине я три часа стояла в огромной толпе народа, подняв над головой пластиковый пакет с названием фирмы, производящей ускорители. Но наконец мы с физиком нашлись. Бледным вытянутым лицом и рыжеватыми волосами он напоминал уроженца туманного Альбиона, а совсем не русского физика, портрет которого не глядя набросает любой, не будучи физиогномистом. Внешность его была старше возраста, взгляд – остекленелый (очки усиливали эффект): не то запуганный, не то отражавший усталость после девятичасового перелета. Ясно было также, что он во время путешествия ни грамма не принял на грудь – может, боялся потерять бдительность. Но все равно выглядел потерянным. Мы опаздывали на самолет в Сан-Франциско, поэтому знакомство было кратким, без расшаркиваний. Подхватив чемоданы (у него – маленький, у меня – большой), мы рванули туда, куда я махнула.

Когда приземлились в Сан-Франциско, мы уже ничего не соображали. Официально была глубокая ночь – а что там в Москве или во Франкфурте, откуда я стартовала, – никто из нас не понимал. Два часа мы искали машину, которую я зарезервировала. Ею оказался новый «Форд». Валера хотел сам вести машину – не доверял. Но я не уступила и уселась за руль. Ремни никак не застегивались правильно, вытягивались все сильнее, обратно не убирались и болтались соплями, несмотря на наши мучительные усилия догадаться, в чем дело. Физик решил, что это – неисправность, и хотел было ее устранить, даже вытащил из дипломата отверточку, но я умоляла его ничего не трогать, и он, ворча, согласился. Новый «Форд» все время унизительно пищал: «иии-диии-о-тыыы…», и мы сидели, убитые бессонницей, сменой часовых поясов и осознанием своей беспомощности: провинциалка из Черного Леса и советский инженер.

Наконец, я разозлилась и решила просто ехать – и дала газу. И вдруг – ремни с хлестким щелчком взметнулись змеями и прижали нас к креслам! И мы даже не засмеялись, а только выдохнули: «О-о…» – и помчались в полной темноте по Силиконовой, надо думать, долине.

Городок находился в часе езды от Сан-Франциско.

Снаружи гостиница была невзрачной двухэтажной постройкой, но за стеклянными дверьми таились приятные сюрпризы: в элегантном холле, где устланные коврами лестницы, ведущие наверх, расходились полукружиями и встречались на галерее второго этажа, стояло белое пианино. Мой номер состоял из гостиной, спальни, кухни с микроволновкой (чудо высоких технологий!), гардеробной и ванной – и все это мне одной!!! Я рухнула на чудесную двуспальную кровать и исчезла из осознания себя в Америке на несколько часов.

Я больше не была девочкой, очарованной киноартистами, изображавшими русскую потомственную интеллигенцию, – я с нею знакомилась лично, точнее, с ее остатками, осколками и адаптированными к системе формами.

На завтраке я удивилась, увидев моего инженера: не то чтобы он был оживлен отдыхом или настроен на новую интересную работу, нет – его взгляд совсем не изменился, бледность не ушла, более того, он еще больше подобрался и насторожился.

– Что же, удалось поспать?

– Да, – коротко отвечал он, а я стала восторгаться номером. А он вдруг говорит равнодушно:

– Ничего особенного. Вполне ожидаемо.

Ожидаемо! И это говорит человек, который наверняка живет с мамой в двухкомнатной хрущевке! Ну, конечно, – он же из кремлевской больницы, значит, вызывали куда надо и говорили что надо. Подготовили к поездке: с американцами не дружить, приглашений домой не принимать, ничем не восхищаться.