Читать книгу "Смерть на винограднике - Мэри Лу Лонгворт"

Шазо кивнул:

– Да, тем все и кончилось. А сегодня я узнал, что она не дает житья моему приятелю Филиппу.

– Вот как? – удивился Верлак.

– Мы соседи, – объяснил Леридон. – Я сейчас как раз занят масштабным ремонтом в своем доме, а при таких работах шум, к сожалению, неизбежен. Вдобавок от вибрации перфоратора на стенах кухни мадам появилось несколько мелких трещин, которые я сразу предложил заделать.

Марин смотрела на Леридона, с раздражением отметив, что он подчеркнул слова «масштабный» и «мелкий».

– А где ваш дом? – спросила она.

– Это «Отель де Панисс-Пассис» на улице Эмерик-Давид, – ответил Леридон. – Знаете такой?

– О да, – кивнула она. – Я же родом из Экса. – Она старалась не выдать досады: этот отель ей особенно нравился своей поблекшей элегантностью. – Но ведь ваша страховка покроет ее ущерб, верно?

– Да, разумеется. Но мадам Даррас даже разговаривать со мной не желает, а если и удостаивает разговором, то лишь чтобы пригрозить судом.

Вот теперь Марин отчетливо вспомнила пожилую даму на почте: значит, без очереди пыталась пройти не кто-нибудь, а тетушка Кристофа, и она же вступила в яростную перепалку с Филиппом.

– А она может? – уточнил Верлак.

– Еще как! – ответил племянник мадам Даррас. – Моя тетушка – на редкость скандальная особа и вдобавок зануда.

– Странно так отзываться о родной тете, – смело заявила Марин. Верлак громко хлюпнул, допивая мохито, и она недовольно нахмурилась, глядя на него.

– Понимаю, звучит некрасиво, но, честно говоря, все мы от нее уже устали, – продолжал Шазо. – Она названивает моей матери среди ночи и обвиняет ее в каких-то глупостях, да еще многолетней давности. Когда мама отходит от телефона, ее аж трясет. По-моему, единственный, кто способен вынести мою тетю, – это ее муж. Ну и, конечно, Коко, ее собака.

Ужин был накрыт в столовой, которая, по оценкам Марин, размерами превосходила ее гостиную, столовую и кухню, вместе взятые. На стол подавали блюда несколько местных девушек, и, кроме того, между кухней и столовой курсировала немолодая пара, про которую Ребекка сказала Марин, что она работает в доме более тридцати лет.

– Они нам как родные, – объяснил Жакоб, когда после ужина все перебрались на террасу пить кофе. – Они помогли нам вырастить наши «три грации» – так мы зовем своих дочерей. Куда мы, туда и Тони с Маргритт. Без них мы бы пропали.

Марин улыбнулась, растроганная явной привязанностью Жакоба к этой паре.

После ужина Верлак и Фабрис устроились в шезлонгах и закурили сигары. Некоторое время Фабрис возился с откидной спинкой своего шезлонга, пытаясь устроиться поудобнее.

– Вот так, – наконец сказал он, положил ногу на ногу и запрокинул голову, выпуская дым. Потом отпил домашнего лимончелло, приготовленного Тони, причмокнул и повернулся к Верлаку:

– Этот приезжий, Леридон, по-моему, ничего парень.

– Ты думаешь? – с сомнением отозвался Верлак. – По-моему, вид у него слишком вульгарный. Не знаю, стоит ли нам принимать его в клуб.

Фабрис повернулся к нему:

– Ты слишком строг к людям. Дай бедняге шанс.

Верлак промолчал.

– А ты знаешь, что Пьер приехал сюда сегодня с Жан-Марком? – продолжал Фабрис.

Верлак попыхивал сигарой.

– Знаю, мы встретились с ними на стоянке.

Фабрис свесил ноги с шезлонга и, отталкиваясь от пола, начал передвигать его поближе к Верлаку, ухитряясь не пролить лимончелло.

– Может, подержать твой лимончелло, пока ты переезжаешь? – рассмеялся Верлак.

Фабрис протянул ему стакан, продолжая устанавливать свой шезлонг рядом с шезлонгом собеседника. В свою очередь, Верлак пытался удержать разом оба стакана и сигару.

– Знаешь, что мне кажется? – спросил Фабрис, удовлетворившись результатами перестановки. И придвинулся так близко к судье, как только мог, не опрокинув шезлонг.

– Нет. Что?

– Они пара.

Верлак отпил глоток из своего стакана.

– По-моему, ты прав, Фабрис. Какая проницательность!

Он умолк, ожидая, что скажет Фабрис, и не зная, как президент клуба отнесется к тому, что в нем появилась пара геев. Верлак мог бы доверить Фабрису Госсену собственную жизнь, но вместе с тем знал, что Фабрис вырос в семье рабочих из Марселя, а поскольку он работал в окружении сантехников и строителей, то с гомосексуалистами вряд ли когда-нибудь сталкивался. В клубе любителей сигар тоже преобладают мачо, признал Верлак, вспомнив дорогие машины на стоянке. Но вопреки расхожим представлениям пристрастие к сигарам питают не только богатые и консервативные мужчины: наглядные примеры – Пьер и Жан-Марк, а также единственная женщина, состоявшая в клубе, – аптекарь Виржини, отсутствовавшая сегодня на вечеринке.

– И знаешь, что еще? – снова спросил Фабрис.

Верлак утомленно вздохнул:

– Нет. Что, Фабрис?

Его собеседник смотрел в другой угол террасы, где Жан-Марк и Пьер увлеклись разговором с Марин и Карме.

– По-моему, это замечательно, что у нас в клубе есть… геи… пара геев, и по этой же причине мы вполне можем принять неплохого, хотя и вульгарного парня. Всякий сгодится, верно?

– Всякий сгодится – для чего, Фабрис? – со смехом уточнил Верлак.

Фабрис постучал по шезлонгу Верлака ботинком.

– Ну, ты же понимаешь! Всякий… улов сгодится для буйабеса!

Глава 13

Филомена расставляет букеты

Виктор Боннар лежал в постели, закинув руки за голову, и глазел в потолок. Когда ему было девять лет, отец оклеил потолок в комнате звездами, светящимися в темноте. Уставившись на ковш Большой Медведицы, Виктор гадал, не пора ли их ободрать, – ведь ему как-никак уже восемнадцать. В дверь постучали.

– Входите, – отозвался Виктор, не отрывая взгляда от потолка.

– Мне известно, что еще нет десяти часов утра, – заговорил Оливье Боннар, входя и усаживаясь на край кровати. – Но ты вчера не ходил в клуб, значит, должен был выспаться.

Виктор лежал неподвижно и смотрел на звезды.

– Знаешь, в твоем возрасте я тоже ходил в «Ля Фантази». Наверное, внутри все по-прежнему, только музыка другая.

– Ага, битлов уже не крутят.

Оливье шутливо изобразил удар в висок.

– Я не настолько стар!

Он засмотрелся на сына: тонкий орлиный нос, породистые скулы и веснушки, которые парень унаследовал от матери.

– Все еще злишься на меня?

– Угу.

– Я правда очень сожалею о том, что тогда наговорил.