Читать книгу "Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский"

Последний параграф седьмой главы посвящен последним испанцам, сражавшимся в составе Вермахта или СС. Родригес пишет, что официально испанское участие во Второй мировой войне может считаться законченным в апреле 1944 г. Однако, несколько сот испанцев продолжали воевать, одетые в немецкую форму. Их точное число определить трудно.

Родригес считает также, что можно говорить о добровольном участии в военных действиях лишь относительно небольшого процента оставшихся, несмотря на то что фалангистская литература утверждала обратное. Напротив, возражает он, речь идет о принуждении взять винтовку тех, кто не прошел должного обучения в военных условиях. Он имеет в виду людей, которые служили не в Вермахте, а в СС. Родригес кратко излагает и историю СС и пишет, что перед отъездом из Эстонии часть членов Испанского Легиона, явно симпатизировавших нацизму, была приглашена немецкими офицерами служить в Вермахт, и некоторые согласились. Он определяет три группы таких испанцев.

Первая группа – те, кто рекрутировались в Испании неофициальным образом, авантюристы по духу, иногда даже разыскиваемые полицией. В качестве примера он приводит Лоренсо Оканью, прапорщика, назначенного после своего возвращения в Испанию в милицию в Кастельон де ла Плана, и который после совершения какой – то фальсификации тайно перешел границу и пошел служить в войска СС, в форме которых попал в советский плен в последние дни войны.

Вторая группа – из эмигрировавших в 1941–1945 гг. в Рейх в поисках работы.

Третья – из испанских изгнанников во Франции, часть которых надела немецкую форму под угрозами. Так или иначе, несколько десятков испанцев присутствовали при последних боях в Берлине. Часть из них считала себя пленниками, хотя могла покинуть город за несколько дней до его падения, поскольку любая судьба для них была бы лучшей, чем плен Красной Армии. Родригес частично проливает свет на происхождение интернированных в СССР испанцев «из Германии», указывая, что США и Англия решили репатриировать насильно десятки тысяч лиц российского происхождения и передать их советской стороне. Среди них, – утверждает он, – были и испанцы, принадлежавшие к подразделениям Вермахта и СС (С. 370).

В целом, следует отметить, что книга Х.Л. Родригеса Хименеса раскрывает ряд новых сюжетов в истории Голубой Дивизии, прежде всего, ее внутренней жизни, тесно увязывая ее историю с внутренней и внешней политикой режима Франко.

Судьбы испанских военнопленных немного касаются также испанские авторы Артис Хенер и Хуан Бласко Кобо[54], на которых мы иногда ссылаемся в дальнейшем тексте.

Почти не упоминает о Голубой Дивизии и совсем не говорит об испанских военнопленных в своих воспоминаниях, изданных на русском языке, Долорес Ибаррури. Она коротко рассказывает о «замаскированном под голубого» Хосе Парре Мойе, который в немецкой форме с красно-желтым знаком Голубой Дивизии разъезжал по прибалтийским республикам с документами на имя офицера штаба Голубой Дивизии Луиса Мендосы Пенья и который должен был участвовать в освобождении из концлагеря попавшего в плен сына Сталина. В связи с блокадой Ленинграда роняет: «Тяжело вспоминать, но в блокаде Ленинграда участвовали подразделения франкистской «голубой дивизии». Коротко рассказывает, что в 1944 г. ее пригласили выступить в Колонном зале на тему «Франкистская Испания – союзник Гитлера», однако не касается содержания своего выступления[55]. Но, как видно из опубликованной тогда же стенограммы этой лекции, она основывалась на показаниях испанских военнопленных. «Фаланга провозгласила «крестовый поход против коммунизма». Ценой огромных усилий ей удалось сформировать свою «голубую дивизию» из деклассированных элементов и фалангистских молодчиков, стремившихся сделать карьеру на службе у Гитлера…» Стоило Совинформбюро на основе показаний испанских солдат, взятых в плен на Ленинградском фронте, разоблачить игру фаланги, как вся мировая печать заговорила об участии Франко в войне и о преступной роли, которую Испания играет по отношению к Объединенным нациям[56].

Участники Голубой Дивизии о себе

В досье документов, посвященных Голубой Дивизии, в коллекции по истории Испании мы обнаружили несколько газетных вырезок из фалангистских газет «Арриба» и «Пуэбло» от 5–9 августа 1942 г., посвященных участию испанцев в боевых действиях на русском фронте[57]. Это статьи Франсиско Мартинеса Гурручаги, Луиса Морсильо Диаса, Х.Г де Убиеты, Пабло Уриарте и Хесуса Ревуэльто Имаса, представленные на литературный конкурс. Для нашей темы более информативны, чем остальные, статьи двух последних авторов. По своим интонациям и общему настрою они, естественно, отличаются франкистским духом, подчеркнутой лояльностью к немцам, умалчиванием о трудностях, кроме холода и дальней дороги. Но в них упоминаются или подтверждаются ряд фактов, о которых говорит и Ридруэхо. Студент университета Пабло Уриарте в «Pueblo» от 5 августа 1942 г. публикует свои «Воспоминания о зимней кампании в России». Приведем несколько отрывков.

«Студент университета хорошо знал, что не существовало чего-то более непримиримого, чем наша и вражеская концепции мира. И практическую реализацию противоположной концепции мы увидели своими собственными глазами – дорога была открыта ударами тесака и разрушалась не только теми средствами, которыми интеллигенция служила культуре, но также оружием, которым Гений Испании служил ей всегда…

Впечатления, которые я вынес из России, касаются главным образом ее географии (климат, и т. д.), ее политико-экономической организации, этико-религиозных чувств ее жителей и моей собственной жизни в течение кампании.

Пейзаж и климат России были наиболее популярными темами. Я не придерживался ошибочной позиции многих, желавших бросить оружие из-за страданий, которые причинял холод. Наша молодость ему сопротивлялась и побеждала его так же хорошо, как это делали другие народы… Но я могу отметить, что на берегах Ильменя уже с первых мгновений ночного дозора я, сжав зубы, терпел в костях боль от холода.

В том секторе, в котором мы находились, у меня не было возможности вступить в диалог с каким-либо русским интеллектуалом, что представляло бы для меня интерес. Я жил только среди крестьянского населения (в этом регионе имеющего достаточно азиатские черты), простого и неспособного по причине некультурности к разумной критике своей экономико-политической системы. Видны были, однако, пороки этой системы, и не только по нижайшему уровню жизни, который можно было бы вменить в вину климату. Крестьянин, превращенный в функционера, без инициативы и стимулов, несмотря на свою некультурность, превосходно отдавал себе отчет в том, что его лишили «его» прав, и мне рассказывали некоторые бабенки о своих ссорах и претензиях в «колхозе» при дележе урожая, поскольку соседка получила то же количество сена, хотя и работала меньше, и т. д. и т. п.