Читать книгу "Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский"

О легионере Эстебане Родригесе Виво говорится:

«Очень плохого поведения, с левыми идеями. Вел разговоры, которые указывают на его красное прошлое, по его суждению, хорошее. И если его присутствие в дивизии продлится, ему не трудно будет найти сторонников. Сверхсрочник».

Некоторые находились под наблюдением не из– за своего поведения в дивизии, а из – за своего прошлого. Таков был сержант Феликс Кальво Эрнандес:

«В течение своего пребывания в Легионе и в России не имел взысканий, ранее был арестован несколько раз за контрабанду».

Также упоминались и бойцы республиканской армии, хотя им ничего не инкриминировалось в связи с поведением на русском фронте:

«Был сержантом в инженерных войсках у красных, сохранил красный билет со своими отличиями».

Политическое прошлое или предшествующие события были под постоянным наблюдением:

«Имея брата в России, эвакуировался из Испании. Левый до, во время и после Движения. Нет семьи в Испании. Дядя, из секретариата Негрина и субсекретарь[53]здравоохранения из красной зоны, бежал за границу. Дезертир из армии. Родители расстреляны красными. Очень подозрителен».

К концу 1942 г. недоверие Главного штаба к прибывающим из Испании увеличилось. Этому способствовало то, что весной 1943 г. несколько тысяч политических заключенных были амнистированы – с целью улучшить облик франкистского государства в глазах Лондона и Вашингтона, – но этот же закон предлагал амнистированным отправиться на русский фронт. Мы не знаем, – говорит Родригес, – сколько испанцев, недавно вышедших из тюрем, пошли на русский фронт, но в последующие недели число солдат, охарактеризованных как нежелательные и возвращенных в Испанию, увеличилось очень значительно.

Отсылка нежелательных в Испанию продолжалась и в 1943 г… Командование дивизии было серьезно обеспокоено дезертирством и тем, что дивизия превращается в «исправительный батальон» для нежелательных. Эстебан-Инфантес направил серию протестов по поводу того, что «надо положить конец отправке в дивизию персонала сомнительного поведения или с плохим прошлым».

Седьмая, последняя глава книги посвящена «Роспуску и возвращению Испанской Дивизии». Ход Второй мировой войны, изменения в испанской внутренней и внешней политике требовали возвращения дивизии с фронта. Этот вопрос стал одной из главных тем дебатов в Совете Министров Испании и в военных кругах, что первоначально привело к определенному сокращению числа дивизионеров с 15 534 в январе 1943 г. до 13 803 в июне того же года (С. 328).

Франко было не так просто убедить Гитлера в том, что он должен одобрить возвращение дивизии. Главным аргументом стало то, что после высадки союзников в Северной Африке и выхода Италии из войны Испания превратилась в ближайшую цель Союзников.

23 сентября 1943 г. испанский Совет Министров признал, что возможность разгрома Германии должна уже быть принята во внимание, и это поставило правительство Франко в трудную ситуацию. Хотя испанская дипломатия и придерживалась теории двух войн в том смысле, что Испания сражается только против коммунизма, символом которого был сталинский СССР, посольства Англии и США так не считали, заявляя, что СССР – их союзник. 24 сентября Совет Министров согласился с тем, чтобы трансформировать Дивизию в формирование меньшего размера, в Легион. Немецкое посольство должно было быть информировано об этом на следующий день, но Франко не публиковал это решение до 1 октября. В этот день правительство объявило о нейтралитете в войне. 7 октября Дивизия 250 официально была распущена и через несколько недель большая часть ее начала подготовку к возвращению в Испанию. Испанская пресса, – пишет Родригес, – уделила ее прибытию в Испанию намного меньше внимания, чем посвящала первой замене дивизии. Родригес говорит, что между декабрем 1942 г., когда Эстебан-Инфантес принял командование, и июлем 1943 г. было потеряно 2 151 человек убитыми, 3 456 ранеными и 1 450 больными. Основная часть потерь приходилась на сражение у Красного Бора. Кроме того, советские войска захватили 300 военнопленных.

7 ноября 1943 г. было узаконено новое военное формирование, которое с этого момента стало символизировать участие Испании в войне. Это был Испанский Легион Добровольцев, который фалангисты, еще остававшиеся на русской земле, окрестили Голубым Легионом. Теоретически он должен был состоять из дивизионеров, которые выразили добрую волю остаться в нем. Но было принято решение, что останутся и те, кто прибыл в дивизию меньше чем за последние шесть месяцев. Легион, которым командовал полковник Антонио Гарсия Наварро, входил в 121 немецкую дивизию. Первоначально в Легионе состояло 2 200 – 2 300 человек, пребывание которых на фронте являлось секретом, чтобы избежать протеста Союзников.

Родригес пишет, что эти две с лишним тысячи людей вернулись на фронт, причем большинство из них оказались там – первый раз в жизни. Сложно сказать, что было в их головах, – пишет он, – но можно думать, что за исключением некоторой части фанатиков– антикоммунистов, которых уже мало оставалось в России, большинство спрашивало себя: а что я должен здесь делать? Почему здесь нет вождей Фаланги? Почему Франко не идет сражаться? Что мне сделали русские?..

18 ноября 1943 г. Легион на поезде прибыл в Ямбург, на границу с Эстонией, где был размещен в зимних казармах. Здесь он проходил обучение до 2 декабря. Нельзя сказать, что эта мера была необходима, но испанское Военное министерство старалось отдалить их от передовой, поскольку Франко стремился улучшить отношения с Союзниками. С этого дня Легион занимался борьбой с партизанами и починкой фортификаций.

14 января 1944 г. русские атаковали испанские позиции. На рассвете 22 января весь Легион был сконцентрирован в Любани и, разделившись на две части, прикрывал отступление немцев, а затем и сам отступил. Часть недавних легионеров попыталась дезертировать, и успешно, другим это не удалось. Одним из неудачников был Рауль Перес Перес, прибывший в Россию в октябре 1943 г. и попытавшийся перейти советскую линию фронта в компании с Альберто Морено Кихадой, художником из милиции Барселоны. По пути они заспорили из-за дороги и пошли разными путями. Морено добрался благополучно, Перес нет (С. 351). Другим провалившимся дезертиром оказался Франсиско Томеро Аларкон, задержанный до того, как он смог достичь советской линии. Более удачливым оказался Феликс Гаско Гарсия, ветеран, который пробыл на фронте более двух лет, попал в госпиталь с обмороженными ногами, вернулся в Испанию в декабре 1942 г., но возвратился в Дивизию в августе 1943 г.; с его дезертирством мы потеряли его след. (По нашим данным, в частности, согласно картотеке умерших испанских военнопленных, составленной в РГВА, он умер в г. Череповце в сентябре 1945 года). Томеро же и Перес, – говорит Родригес, – были осуждены военным судом 13 марта 1944 г. и в тот же день казнены и похоронены на кладбище в Летсе (Эстония).

Между 29 и 31 января 1944 г. основной контингент Легиона достиг Луги и оттуда был переброшен на поездах и автомобилях по маршруту Луга – Плескау – Валрц – Тапс. Официально никто из членов Легиона не должен был вернуться на фронт. 5 марта Легиону был дан приказ о возвращении, что большинством было встречено с радостью, хотя были и добровольцы из гражданских, фанатики нацизма, желавшие продолжать воевать вместе с немцами. Среди офицеров это чувство также было распространено, не столько по политическим причинам, хотя все они были антикоммунистами, но из солидарности с немецкими соратниками. 16 марта первый контингент Легиона был отправлен в Кенигсберг а оттуда в Ирун. Мадрид официально информировал об этом Вашингтон и Лондон и запретил публичные акты, которые могли бы трактоваться как прославление Русской кампании или фашистских идей (С. 357).