Читать книгу "Зачем жить, если завтра умирать - Иван Зорин"

Он сказал:

- Вы философствуете не хуже бен Леви, раби Лецке.

- Не хотелось бы так же закончить.

- Я не позволю.

Он произнёс это не повышая голоса, без пафоса, без нажима, но я почувствовал абсолютную защищённость, которой не испытывал очень давно. Потом мы вернулись к обсуждению замышляемой им книги. Я повторил свои доводы, и в конце концов он со мной согласился. Думаю, он пошёл мне навстречу, чтобы сделать приятное. Спасибо, Владислав!

Сейчас он лежит на спине и ровно дышит, вздымая бугор живота. На ложе курчавых волос спит на боку и его могучий "зверь". Я гляжу на его безмятежное лицо, любуюсь большим, сильным телом, пытаясь проникнуть в его сны".

Тихо улыбаясь, Лецке выключил веб-камеру.

Мезряков дополняет рассказ Лецке:

"Прошлой ночью я поведал Антону старинную легенду. Старый еврей из Толедо, классифицировавший сны, произвёл на него сильное впечатление. Я не стал его разочаровывать, признавшись в своей выдумке. Или он догадался?

- Раз дождливой осенью, - безо всякой видимой связи грустно произнёс он, - в троллейбус зашёл мой одноклассник, с которым мы не виделись много лет. Меня, сидевшего в углу, он не заметил, и пока он покупал у водителя билет, я незаметно подошёл к нему со спины и тихо постучал по ней зонтиком. "Антон! - обернулся он. - Какая встреча!" Мы обнялись, у обоих на языке крутились тысячи вопросов, обоих переполняла радость. "Как поживаешь?" - спросил я. "Хорошо", - улыбнулся он. "А говорили, ты рано умер, сразу после школы". - "Да?" Он опять улыбнулся, не столько удивлённо, сколько смущённо. На следующей остановке мне нужно было выходить. Я попросил у него телефон. Дал свой. Мы пожали руки, дав слово на днях созвониться. - Лецке вздохнул. - А теперь представьте, Владислав, горечь, которую я испытал, проснувшись.

Я не стал говорить Антону до чего похожи некоторые наши сны, не стал рассказывать про того старого друга, с которым мне предстоит встреча во сне и которого на самом деле нет. Вероятно, у нас обоих была тоска по альтер эго.

- Во сне, как у Бога, нет мертвых, - вместо этого сказал я.

Он кивнул.

- В нашей памяти все живы. Там нет времени. И только там.

Мы очень похожи. И понимаем друг друга с полуслова".

Большинство москвичей не имеют собственного мнения. Но отказываются это признать. Поэтому становятся лёгкой добычей для ловкачей. Во всём, что не касается личной выгоды.

Жена Лецке не собиралась сдаваться. Придя в себя после ухода мужа, она развернула бурную деятельность. На телефонной станции она рассказала оператору, своей ровеснице с перегидрольными волосами и блеклыми, выцветшими глазами, что муж завёл любовницу и её многолетний, счастливый брак летит под откос. Она плакала, умоляла, взывала к женской солидарности, и, расчувствовавшись, оператор пошла навстречу - в нарушение инструкции распечатала ей список последних звонков Лецке. Список оказался коротким. В нем значились номера Мезрякова и Оксаны Богуш. Мезрякову жена Лецке звонить не решилась. Зато, выйдя на улицу, сразу набрала номер Оксаны.

Богуш проводила лето в Москве в бесплодных поисках спутника жизни. Она регистрировалась на сайтах знакомств, завязывала переписку, флиртовала, но дальше интернета дело не продвигалось. В перерывах между выбором ухажёров Оксана доказывала матери, что та сгубила ей жизнь. Мать слушала, не перебивая, помешивала дымившийся на плите суп - кухня была местом сражений и переговоров, - а когда дочь смолкала, снимала пробу и, дуя на ложку, спрашивала: "Тебе налить?". Вскочив, Оксана запиралась у себя в комнате и глухо рыдала. "Суп в холодильнике, - проходя под дверью, громко бросала мать. - Сварила на три дня". После этого Оксана Богуш кусала подушку.

С женой Лецке она проговорила целый час. Та рассказывала о своей семейной жизни, как её видела, обвинила в случившемся Мезрякова, этого демона, соблазнившего её мужа, - "он ведь у меня такой податливый, такой слабовольный", - а под конец расплакалась. Оксана внимательно слушала, представляя Лецке в объятиях, о которых сама ещё недавно мечтала, и чувствовала себя обманутой.

- Чем я могу помочь? - тихо спросила она, едва сдерживая закипавшую злобу.

- Этого нельзя оставлять, - всхлипывала жена Лецке. - Он разбил семью, а ещё считается психологом. Чему он может научить?

- Вы правы, я что-нибудь придумаю.

Дав отбой, Оксана Богуш долго смотрела в стену, машинально проводя по губам мобильным, потом достала из стола тетрадь с лекциями Мезрякова и выбросила её в мусорное ведро.

Москвичи уверены, что надо любить ближнего. Но цепляться за них - всё равно, что цепляться за воздух.

Вечерело, на бледном небе уже высыпали звёзды. Мезряков сидел за компьютером, погружённый в чтение. Он периодически щёлкал мышью, перескакивая по тексту.

- Моя жизнь ушла на что-то непонятное, - вдруг произнёс он вне всякой связи с предыдущим.

- Как и у всех, - живо откликнулся Лецке, которого уже угнетало их молчание.

Мезряков усмехнулся.

- Это я процитировал свой роман. Кажется, я понимаю, почему его отвергли пять издательств.

Он закрыл файл, поднимаясь из-за компьютера. Но Лецке, подскочив, порывисто его обнял:

- Покажите, Владислав, покажите, я сгораю от любопытства!

- Боюсь, вы разочаруетесь.

Мезряков снова открыл файл, освобождая кресло у компьютера. Утопая в мягких подушках, Лецке, почувствовал его тепло.

- Поделитесь впечатлением за ужином, - ушёл на кухню Мезряков, оставляя Лецке один на один с романом.

Читать его было нелегко. Труднее, пожалуй, было только его писать. С его единственным героем ничего не происходило. Бессобытийные годы вселяли в него уверенность, что с ним и не может ничего произойти, ну разве что он умрёт. Даже не умрёт, а просто перестанет жить. Сменит одну бессобытийность на другую. И это его более чем устраивало. Подсознательно он не хотел никаких событий, которые внушали ему страх, убеждённый, что в его возрасте и положении все перемены к худшему, и ненавидел саму угрозу потенциальных событий, способных нарушить внутреннее равновесие и сломать уклад его жизни. Жажда покоя перевешивала у него всё остальное, он вёл однообразную, серую жизнь, по природе замкнутый, был вынужден приспосабливаться к людскому муравейнику и преуспел в этом настолько, что его притворство оставалось незамеченным. Господину М. - так звали героя романа - выпало родиться в дикой азиатской стране и коротать дни среди угрюмого, бесконечно далёкого от него народа, поддерживавшего всё то, что он отрицал. Что роман автобиографический, Лецке понял, пробежав глазами несколько страниц. После этого интерес к роману у него пропал. Зачем читать о том, кого он и так наблюдает ежедневно? К тому же их встреча перечеркнула прошлое обоих, - так какой смысл его воскрешать? Однако Лецке продолжал сидеть за компьютером.