Читать книгу "Зачем жить, если завтра умирать - Иван Зорин"

- Скучно? - заметил его отсутствующий взгляд Мезряков. Его открытое лицо вынуждало к признанию.

- Не в том дело. Просто теперь всё изменилось, правда? - Лецке нашёл в себе силы быть честным. - Вы стали другим и напишете новый роман.

- Уже незачем, - подсел на подлокотник Мезряков. - Пишут, Антон, от безысходности. Или ради денег. И то и другое не про меня. - Он накрыл ладонью "мышь". - В наше время рукописи не сжигают. - Закрыв файл, он отправил его в корзину. - Новая жизнь, новые песни, идёмте ужинать, рыбные котлеты вышли бесподобными.

Для кого секрет, что политику делают за закрытыми дверями? Тогда зачем нужны СМИ? Чтобы вводить в заблуждение? Откуда столько презрения к своему народу? Откуда такое недоверие? Почему, чтобы сменить президента, русскому приходится менять страну проживания?

Г-н М. задавал себе вопросы, которые давно стали для него риторическими.

(Из романа Владислава Мезрякова)

В ту ночь обоим не спалось. Заниматься любовью и разговаривать в постели - это рай, но делать одно без другого - ад. Мезряков курил, роняя пепел на белевшую в свете ночника простыню.

- Вы были правы, Антон, насчёт книги, писать её сегодня абсолютно бессмысленно. - Он глубоко затянулся. - Сегодня искусство выражает абстрактную идею, которая без объяснения непонятна, всё упирается в интерпретацию, а художник спрятан в тень. Эта дегуманизация искусства происходит уже столетие. А реклама? Она давно вышла на первое место, став главным жанром литературы. Меня не удивит, если герои в книге будут обсуждать её достоинства, превознося талант автора, которого сравнят с Гомером и Шекспиром. - Мезряков расхохотался. - Я вам ещё не надоел своей болтовней?

- Нисколько, Владислав. Вы моя Шахерезада.

Рука Лецке лежала на подушке, Мезряков накрыл её ладонью и нежно погладил.

- Тогда ещё одну историю. Про Шахерезаду. Выдержите?

- Ночь длинна.

Мезряков зажёг новую сигарету, красный огонёк метнулся от губ к пепельнице, и начал:

- Шахерезада танцевала в ночном клубе, и поклонники занимали столы поближе к сцене, а свои намерения держали от неё подальше. Но Шахерезада раскусывала их легче орехов, которыми заедала вино, и шла им навстречу быстрее, чем это вино выпивала. Её энергии хватало на пятерых, она могла запрячь ветер и вертеться перед зеркалом до тех пор, пока оно не лопнет. И вот однажды за ней явилась смерть. - Оттого что Мезряков часто затягивался, сигарета горела неровно, с одного конца. - А смерти, как известно, бывают разные, свои - у птиц, насекомых и людей, ведь одна смерть не справилась бы с многообразием жизни. Смерти делятся на угрюмые, странные, ужасные, лёгкие, встреча с которыми - везение, одни любят прежде поиграть в кошки-мышки, другие, которым уже надоело их ремесло, приканчивают сразу. К молодым приходит смерть посильнее, к старикам - обслуживающая тараканов. Особой величины смерть у кошек, в которых заключено девять жизней. Она такая огромная, что даже на закате больше своей тени, которую повсюду сопровождает кошачий мяв. Смерти различаются и по декорациям: одни репетируют на улице, а настигают во сне, другие толкаются в больницах, третьи, как кондукторы, - в поездах. Некоторые из них любят трезвых, другие - пьяных, но большинство не имеют предпочтений. На миру смерть красна, в одиночестве она зелёная, как тоска. У горожан свои смерти, у провинциалов - свои. Первые изощрённее и ленивее, вторые тощие, с длинными ногами и всегда в дороге.

- Это естественно, везде узкая специализация, - вставил Лецке. - К тому же профессия накладывает отпечаток: у нищих смерть должна стать доброй избавительницей, у богачей, отнимая сладкую жизнь, заработать диабет, а смерть чиновников наверняка заразилась симонией.

- Точно, Антон, вы схватываете на лету! Так вот, к Шахерезаде должна была явиться смерть, которую измотала дряхлая старушонка, последние двадцать лет жившая на капельницах. Она скрипела, как рассохшееся дерево, беспрестанно переписывала завещание, кряхтя, причащалась и грозилась умереть без благословения. Она бы до сих пор водила смерть за нос, но той удалось сгрести её за шиворот, посулив тёплое место в аду. И Шахерезадина смерть попросила замены. А тут подвернулась провинциальная смерть, уже выкосившая свою округу и сидевшая без дела. Она никогда не бывала в городе, и её разбирало любопытство, от которого её острый клюв вытянулся до земли, а глаза сделались, как пиявки. Она пришла, когда над Москвой опустилась ночь, а черти надкусили луну, как червивое яблоко.

"Я так обаятельна, - взмолилась Шахерезада, - а разве не красота спасёт мир?"

Она привстала на цыпочки, и её грудь полезла из платья.

"А ты не жалоби, - мрачно выдохнула смерть, - через наше ведомство знаешь сколько прошло? Один, помню, цикуту пил, не морщась, пока не увидел, как от его крови замертво падают комары! А уж неприметной рыбки было пруд пруди".

И Шахерезада поняла, что поблажки не будет.

"Да ты не бойся, - успокаивала смерть, - геенна вроде твоего ресторана: тоже горит огонь и раздаётся скрежет зубовный".

Она смотрела в окно, где текло время, заведённое при Сотворении мира, как будильник.

"Я могу показать тысячу и одну Москву", - выстрелила наугад Шахерезада и попала в яблочко.

"Люди, как комары, - крови с напёрсток, а писку... - Смерть зевнула: - Впрочем, давай, показывай".

И они скользнули во тьму, путаясь в лабиринте кривых переулков.

Отгораживаясь от смерти, которая приближалась к ней полуденной тенью, Шахерезада путешествовала по Москве, рассказывая небылицы, а когда в окнах пели будильники, умолкала. Она выдумывала историю за историей, пророчествовала и без зазрения совести лгала, ибо ложь - всего лишь несбывшееся пророчество. Продлевая свою жизнь, она проживала множество жизней, нарисованных воображением, каждую ночь отправляясь в плавание по рукаву одного из бесчисленных созданных ею времён. И чем дольше она рассказывала, тем серее казалась ей действительность, проступающая днём. Кончилось тем, что её охватило безразличие, и она смолкла, чувствуя себя опустошённой.

Тут-то её и подкараулила смерть, порядком утомлённая её россказнями.

Мезряков затушил сигарету.

- Такая вот московская арабеска. - Внезапно он стал серьезен. - А о смерти я с детства думал, даже считалочку сложил. Смеяться не будете?

- Не буду.

Мезряков откашлялся и продекламировал неожиданно высоким голосом:

- Жизнь - дурацкая игра,

в которой можно всё.

Пока кружится вороньё,

испей её до дна.

Бессменно правило одно:

Закончится она.

Лецке расхохотался.

- Ну зачем вы, - надулся Мезряков. - Слово же давали.

- Да нет, я представил, как вы мучились, подбирая рифму к "всё". "Вороньё" слабая, лучше Басё.