Читать книгу "Весенние игры в осенних садах - Юрий Винничук"

– Во! А еще от Маркеса, Кортасара, словом, от всех латиноамериканцев сразу. А последнее, что ее вставило, – Генри Миллер.

– Фантастика! У него только то и делают, что трахаются. И мат на мате.

– О, запомни: не дай бог в ее присутствии брякнуть какую-нибудь явную глупость или рассказать неприличный анекдот. Это будет полный облом. Из анекдотов – только абстрактные. Типа летят два напильника, плывут три сковородки… Если с репертуаром проблемы, можешь одни и те же шутки рассказывать ей хоть каждый день, она их тотчас забывает… Так, что еще… Ага. Пьет только сухие вина, мороженое не ест, кофе не употребляет, зато гоняет чаи. Для начала достаточно, а возникнут вопросы – обращайся.

Здесь я заметил, что моя девушка уже начинает нервничать, бросает в мою сторону беспокойные взгляды.

– Хорошо, но ты должен нейтрализовать мою подругу.

– Вот эту самоходную пушку?

– Можешь пригласить ее на танец. А я пойду к твоей. Как ее звать?

– Вера.

Она красовалась с бокалом вина перед какой-то картиной, что висела на стене, и, возможно, пыталась разобраться, что же там нарисовано. Напрасный труд – этого не знал даже автор. Я пригласил ее танцевать. Она загадочно повела бровями, словно мое приглашение ее чрезвычайно удивило, поставила бокал на стол, и мы пошли топтаться в меланхолическом покачивании.

– Если бы мы устроили здесь конкурс красоты, вас непременно назвали бы королевой, – выпалил я для начала.

– Не думаю. Вкусы у большинства здешней публики слишком оригинальны, я совершенно не вписываюсь в их идеалы. Это Ромко посоветовал вам меня закадрить?

– Нет. Я сам обратил на вас внимание. А когда спросил его о вас, то узнал вдруг, что вы прочитали Хайдеггера. Это меня впечатлило. Ведь барышни в своем развитии преимущественно останавливаются на Франсуазе Саган. А тут – Хайдеггер.

– Вы хотите поговорить о Хайдеггере?

– Упаси Бог. Я столь высоко не взлетел. Предпочитаю кайфовать над античными и восточными философами.

– Восточными? – переспросила она. – Какими именно восточными?

– Китайскими, японскими… Лао-Цзы, Чжуань-Цзы… Вообще-то я увлекаюсь и их литературой. Вы читали Акутагаву Рюноске?

– Нет.

Ура! Один ноль.

– А фильм Акиры Куросавы «Расемон» видели?

– Конечно. Я видела несколько фильмов Куросавы. А к чему здесь «Расемон»?

– Он снят по новеллам Акутагавы.

– Правда?

В ее глазах вспыхнул неподдельный интерес. Именно такой загорается в глазах рыбака, когда ему подсказывают, что именно в этом месте хороший клев.

– А еще советовал бы вам прочитать дневники Сей Сенагон, Кенко-Хоси или Басе, или прозу Ихары Сайкаку! Это сплошной кайф.

– А в вашей библиотеке есть их книги?

– У меня есть все, что издавалось в переводах с древней восточной литературы.

Мы плавно переходили из танца в танец, не ослабляя объятий, а наоборот, незаметно прижимаясь все теснее, так, что вскоре она замкнула свои руки на моей шее и мы уже перешли на шепот. Вера пробовала удивить меня теми авторами, которых она прочитала, но это было невозможно. Я знал все. Иное дело, что многое из всего этого мной было не читано, в чем я честно признавался, однако все прочитанные и непрочитанные авторы были зарегистрированы в моей голове в аккуратном порядке, я помнил, что они написали, и знал, почему не хочу их читать. Зато я потряс Веру несметным количеством неслыханных книг. Она глотала информацию с какой-то фантастической ненасытностью, вбирала ее, словно губка, и в это время с ней, казалось, можно было делать все. По крайней мере, мы не разжимали объятий даже в паузах между мелодиями. Наконец я решил проверить, насколько мне удалось ее увлечь, и заманил на балкон. Там я обнял ее и стал целовать вначале за ушком, как будто нечаянно, затем язык мой легко нырнул в ушную раковину, и я ощутил, как тело ее напряглось, и она начала водить головкой, далее я зацеловывал ее щечки, и снова она, прикрыв глаза, водила головкой, то приближая свои губы к моим, то отдаляя, но уже позволяла прикоснуться к ним насухо. Однако поцеловать себя все же не дала, хотя я уже видел, что нахожусь на полпути.

Очнулась она в полдвенадцатого и заявила, что ей пора. Я попробовал уговорить ее остаться, но из этого ничего не вышло. Я сказал, что проведу ее, она не возражала, и мы ушли с вечеринки по-английски. По дороге продолжили наши интеллектуальные упражнения, возле подъезда я обнял ее снова, пожевал ушко, чмокнул в единственное место, коим она меня удостоила, – щечку, и, обменявшись номерами телефонов, мы распрощались.

С того вечера мы начали встречаться, но дальше поцелуев в ушко и щечку дело не шло. Она охотно поехала ко мне домой, чтобы насладиться моим книжным собранием, но все, чего я от нее добился, – это, наконец, поцелуй в губы. Короткий и без особой страсти. Она уступала, подчинялась, однако сдержанно, миллиметр за миллиметром, и кажется, совсем не была намерена ускорять ход событий. Это меня возбуждало и раздражало одновременно, и кто знает, как бы долго я это терпел, если бы не Лида, которая полностью замкнула на себе все мои сексуальные потребности. В таких условиях торопить события с Верой мне было ни к чему.

2

Каждая из моих девушек имела свою неповторимую грань, отсутствующую у других. У Веры был интеллект. А девушка с интеллектом встречается еще реже, чем целка. Эти тепличные растения произрастают преимущественно в сакральной тишине комнат, забитых книгами, которых обычно не читает никто, кроме них самих. Постепенно одного лишь чтения им становится недостаточно, и они начинают кропать что-то на бумаге, совершая таким образом две непоправимых глупости: увеличивая количество книг и уменьшая количество женщин. С той поры они уже перестают быть женщинами и превращаются в волшебниц, фей, небесных созданий, в их жилах течет не кровь, а нектар. Интеллектуальные дамы молчаливы и задумчивы. Да и в самом деле, о чем можно говорить с девушкой, прочитавшей Хайдеггера? С ней можно только молчать. Если вам придет в голову завести знакомство с такой девушкой и вы начнете беседу о привычных в таких случаях необязательных мелочах, она смерит вас таким взглядом, что вы на целых полгода останетесь импотентом.

Вера прочитала не только Хайдеггера, но и Ницше, Фрейда, Маркузе, Леви-Стросса, Юма, Поппера, Канетти, Сартра и бесчисленное количество других монстров. Одно лишь осознание того, что передо мной открылась столь впечатляющая сокровищница знаний, вызывало во мне неудержимое желание, которое приходилось удовлетворять подолгу и методично. Когда я лежал на Вере, мне казалось, что передо мной все книжное собрание мира. Трахая Веру, я поимел Гертруду Стайн, Вирджинию Вульф, Айрис Мердок, Эмили Дикинсон, Франсуазу Саган, Сильвию Плат, Натали Саррот, Джоан Роулинз, Лесю Украинку и Оксану Забужко. Они лепетали мне на всех языках мира, и я казался себе языческим жрецом, обязанным непрестанно кого-то домогаться и иметь, приводя таким образом в движение эту говенную планету.