Читать книгу "В центре океана - Александр Сокуров"

Свеча.

Киот.

Фигурка Будды.

Тихо вошла Умено-сан. Она была в торжественном светлом кимоно. Сказала, что на прощанье прочтет мне свои стихотворения. Она села в центре комнаты. Открыла маленький блокнотик. Листает. На меня не смотрит. И вот тихо-тихо зазвучал ее голос:

ГЛУБОКОЙ ОСЕНЬЮ

РУЧЕЕК ШЕВЕЛИТСЯ,

МНЕ СТРАШНО ГРУСТНО…

Тихо вздохнула. Я не мог смотреть на нее. Она не смотрела на меня… В глубине комнаты за киотом тихо сказал первое слово сверчок. Она продолжила чтение:

КАЖДЫМ УТРОМ

В МАЛЕНЬКОМ ХРАМЕ

МОЛЮСЬ ЗА СВОИХ ДЕТЕЙ…

Я сидел неподвижно. Теперь и глаза закрыл.

…ИЗ ОВРАГА

ПРИЗОВЕТ ЛИ СЕЗОН ДОЖДЕЙ

ГОЛОС КУКУШКИ

Она молчала. Перевернула страницу старого блокнотика.

…УЖЕ ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ,

КАК ПОТЕРЯЛА МУЖА.

И ДО СИХ ПОР

В СЕРДЦЕ МОЕМ

БОЛЬ И ГОРЕСТЬ ШИПАМИ…

Я коснулся кончиками пальцев холодной циновки.

— УТЕШАЕТСЯ

ПОКОЙ ПОЗДНЕЙ ОСЕНИ.

ЗВУЧАНИЕ БАМБУКОВОЙ СВИРЕЛИ

Помолчала.

…ЗАМУЖНЯЯ ДОЧКА МОЯ

ТАК НЕ ДУМАЕТ ОБО МНЕ,

КАК Я, МАТЬ, ДУМАЮ О НЕЙ.

ЖДАТЬ ГРУСТНО МНЕ,

СЕТУЮ НА ГЛУХОЕ ГОРНОЕ МЕСТО МОЕ…

Она перелистнула страничку, заглянула в блокнотик:

…КАК-ТО НЕЗАМЕТНО

ПЕРЕСТАЛИ СВЕРЧКИ ПЕТЬ.

НАСТУПАЕТ МЕТЕЛЬ

Наше молчание. Я опять смотрю на нее.

НАКЛОНЯЕТСЯ ТИХО И ГРАЦИОЗНО

К РУЧЕЙКУ-ЖУРЧАНИЮ…

ЛИЛИЯ БЕЛАЯ

ПРОВОЖАЯ ГОД ЗА ГОДОМ,

ВСЕ ГЛУБЖЕ ГРУСТЬ МОЯ.

АХ, ОСЕННЯЯ ЛУНА…

Старушка закрывает блокнотик, тяжело встает. Кланяется мне.

Уходит.

P. S. Все это происходило в местечке Аска, префектура Нара, Япония.

Кажется, в 1997 году.

ЯПОНСКИЙ ДНЕВНИК

Фрагменты первой, третьей и десятой тетрадей

20 августа 1999, 22 часа 40 минут.

Петербург

Ясный солнечный день. Отложил все дела и поехал на берег Финского залива. Три часа сидел на песке — смотрел на воду. Поймал себя на том, что ни о чем не думаю. Всякая жизнь внутри остановилась.

Никаких желаний.

Никаких эмоций.

Меня нигде никто не ждал.

И во мне никто не нуждался.

Рядом на песке лежала привезенная с собой книга — сегодня чужая мне.

Помню — медленно мимо меня проплывал парусник.

Кораблик, огибая мель, оказался в десятке метров от меня.

На палубе двое — видимо, отец и сын. По крайней мере, разговаривали они как отец и сын. Отцу было за тридцать. Сыну лет двенадцать.

Сын разумно излагал что-то, отец громко смеялся.

В тишине летнего залива отчетливо слышны были и голоса, и шепоты.

Моя душа пожалела меня и заплакала.

В моих глазах выпали слезы, и картина залива растворилась.

Я закрыл глаза. Они перестали служить мне.

Мне показалось, что я безнадежно несчастлив.

Кривая ветка — кривая тень.

22 августа, 18 часов, Петербург

Смотрел еще раз окончательный монтаж телеверсии «Молоха».

Замечаний не сделал. Поздно. Исправлять что-либо поздно. И нет желания исправлять. Возможно, оттого, что художественный ресурс фильма исчерпан. А может быть, оттого, что я и этот фильм уже перерос. Давно думаю о следующей работе, и сколько бы «Молох» ни тянул меня назад — не останусь.

Уже в пути я.

23 часа 40 минут

Только что перелистывал полученный сегодня альбом фотографий из Японии. Хироко прислала альбом фотографий с Амами-ошима. Предельный реализм в работе автора фотографий. Профессиональное мастерство.

Хироко пишет, что этот фотограф будет нашим проводником на острове.

Пытаюсь внутренне собраться и перестроиться. Надо оттеснить стоящую неподалеку от меня тень «Молоха» и покинуть европейский дом.

Чувствую, что сделать это тяжело. Надо вынырнуть.

Я пока еще на европейском дне. Борюсь с открытым, явным злом. Перемещение на Восток дается непросто, ибо это уже не мир очевидных контрастов, а пространство полутонов. На Востоке, видимо, надо не ходить, а передвигаться, не говорить, а произносить слова и не совершать никаких поступков — за пределами этих ограничений начинается агрессия.

Кислый вкус — весна, горький — лето, терпкий — осень, соленый — зима.

30 августа, 2 часа 40 минут после полуночи,

Петербург

Перечитываю англоязычные материалы по истории жизни и творчества Shimao Toshio. Японский писатель. Классик. Совпавший со своим временем человек. Брожу по кругам его жизни.

Ясная и понятная жизнь.

Так выглядит жизнь человека, которому нечего скрывать ни от людей, ни от богов. Но как рассказывать о жизни, в которой нет никакой тайны? На что опереться? Как среди лоска идеальных поступков и благонамеренных мыслей найти трещины сомнений и простой, обязательно сопутствующей каждому человеку раздвоенности?

Нет, нет, конечно, я ищу не грехи моего будущего героя. Я просто должен сначала восстановить русло реки его жизни, вернуть воды этой реки в ее исконное русло.

Да, но для этого надо отыскать это русло. Не затоптали ли люди это русло? Да и где сама вода из этой реки?

Каковы взаимоотношения человека с его Рекой и его Водой?

Говорят, что после смерти тигра остается его шкура, после смерти человека — его имя. Что такое имя человека: его Русло или его Вода? Да что говорить: и шкура, и имя живут недолго.

Гуманитарий Тошио сразу стал мне близок. Интерес к истории культуры на фоне собственного личного участия в войне. Зачем изучать историю культуры и историю Истории, если сознательно идешь воевать?

В надежде, что выживешь.

Но в случае с Шимао сложнее. По сути, мой герой не надеялся выжить, его мог спасти только Случай, но и в Случай Шимао не верил? Он поверил государству, Императору. Шимао сам отобрал у Бога право распоряжаться его жизнью и вручил это право вполне земным людям. Стал камикадзе.

Странная, страшная, ужасающая метафора в разумной жизни образованного человека…