Читать книгу "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

себе под нос песню своей юности «Возьмемся за руки, друзья», дети помогали им переходить через дорогу и получать пенсию в банкомате…

Куплет второй. «Призрак бродит по пространству…»

— Вздор! Чепуха! — снова бормотнул Скруджев, засыпая, но внезапно насторожился.

Ибо все пространство каморки вдруг запульсировало, зафосфоресцировало, заискрилось, и на Скруджева вдруг уставилась густобородая — мы бы сказали рожа, если бы это не было всему миру до боли и рези в глазах знакомое лицо, в котором Скруджев тут же признал стесанные черты основателя некогда самого правильного в мире учения, которое молодой и старый Скруджев изучал всю жизнь да так и не понял, о чем там, собственно, идет речь, в этих мудреных книгах Карла Маркса.

Волосы «Марксовой» бороды странно шевелились, цвет лица у призрака был тускло-зелен, а широко раскрытые глаза смотрели совершенно неподвижно, хотя один из них ухитрялся при этом лукаво подмигивать Скруджеву. Который, как мы это сейчас увидим, был вовсе не из робкого десятка.

— Фули надо? — прямо спросил он классика, пытаясь унять внезапно охватившую его нервную дрожь.

— Чтоб ты не повторял моих ошибок, — медленно и гнусаво заговорил пришелец. — Я тоже думал, что самый умный и честный на свете, а оказалось все совсем наоборот.

— В каком это смысле «наоборот»? — насторожился Скруджев.

— А в таком, что я — мошенник, а не основатель самого правильного в мире учения. Помнишь, как я машинально ответил дочурке, когда она, ознакомившись с моими мыслями о классовой борьбе пролетариата, вдруг зарыдала: «Папа! Папочка! Но ведь тогда у нас не будет никакого богатства, и меня никто не возьмет замуж!» А я ей цинично ответил: «Не плачь, дитя! На наш век прибавочной стоимости хватит, а дальше хоть трава не расти». Потом я горько корил себя за эти слова, особенно когда узнал, что революция вопреки моим прогнозам грянула в самой дикой европейской империи. Но было уже поздно, и я отстал от паровоза современности. Смотри, как бы и ты от жизни безвозвратно не отстал. Ведь за свою самонадеянность и самодеятельность я теперь сильно мучаюсь на том свете, хуже, чем при Сталине зеки мучились на Колыме. Ну вот, например, вместо того, чтобы отдыхать в койке, вынужден шататься по белу свету, окормляя новой критикой глупого разума таких вот, как ты, стихийных приверженцев моего учения, от которого они отказались только на словах. Как, впрочем, только формально отказались и от безумных идей моего нерадивого ученика Володьки Ленина. Да ты, я вижу, не веришь мне?

— С чего бы это я должен верить именно вам, когда я вообще никому не верю?

— Ах ты, раб своих латентных пороков и страстей, выдающий себя за честнягу! — вдруг возопил призрак. Да так неистово и жутко, что Скруджев начал понимать — шутки скорей всего кончились.

— Ну и чего сразу так-то уж орать, — примирительно высказался он. — Если вам угодно, давайте о деле говорить.

— О каком таком деле, когда швах твое дело! — снова возопил призрак. — И если ты мне не веришь, то, чтобы тебя убедить, на смену мне явятся еще два Духа…

— А что это вы так обо мне хлопочете? — не выдержав, поинтересовался Скруджев.

— Да потому, что мне пообещали — если я хотя бы одного начальника хотя бы одной страны приведу в разум и избавлю от завиральных комплексов, глупости и наглости, то меня на том свете переведут со строгача в адколонию-поселение, а оттуда уж недалеко и до условно-досрочного адского освобождения…

— Это что же, значит, вы с той поры, как померли, еще никому из власть имущих помочь не смогли? — якобы посочувствовал Скруджев, и это привело призрака в уже совершенно окончательную ярость.

— Ты острить-то кончай, остряк-самоучка, — с обильным употреблением ненормативной лексики, как-то даже по-песьи взвыл он, закатывая глаза, и пена желтого цвета появилась на его губах. — Если ты сейчас же не одумаешься, не бросишь свои бредни, не повернешься лицом к трудовому народу, то тебя ждет вот что…

Рожа «Маркса» последний раз мелькнула и исчезла. Скрин-экран внезапно разросся до неведомых пределов, и Скруджев вдруг воочию увидел, как выглядит ТОТ СВЕТ, вернее, та его часть, где наказывают и перевоспитывают грешников.

И мне, и Гдову пока что не разрешено художественно и достоверно описать то, что мы вместе со Скруджевым узрели на этом экране. Да и не понять нас могут, обвинив в порнографии, педофилии, кощунстве и смаковании жестокостей, ибо нечистая потусторонняя сила зверски издевалась там над бедными грешниками, среди которых и мы, и вы, читатель, обнаружили бы множество знакомых медийных лиц из мира бизнеса, политики, культуры, просвещения и спорта. Мерзко там было до того, что всякие изображения ада художниками Брейгелем, Гойей и Босхом непременно показались бы вам целомудренными мазками, если бы вы тоже стали свидетелями того, что творилось на этом скрин-экране! Во все дыры там кого надо и не надо употребляли, истязали с особой жестокостью, сладострастием и цинизмом. Садомазохизм там, граждане, расцвел пышным цветком и некрофилия. Ужас!

Скруджев как повалился на медвежью шкуру, так и потерял тут же сознание.

Куплет третий. «И «Ленин» такой молодой»

Очнулся он от того, что чья-то грубая нога дала ему сильного пинка под зад. Владимир подскочил, как ужаленный, и увидел перед собой странного старичка с лысой башкой и клиновидной бородушкой.

— Проснулись, батенька, — грассируя, как Ленин, сказал он. Скруджев пригляделся и обнаружил, что это вроде как бы сам Владимир Ильич и есть. Или, на худой конец, его Дух.

— Может, перейдем на «ты», — упавшим голосом предложил он.

— Не достоин, — смиренным, но ехидным голосом ответствовал ему условный Ленин. — Я ж, как известно, Россию сгубил, зато вы у нас теперь все в шоколаде: страну с колен подняли своим примером имманентной честности и перманентной одухотворенности. Все в белом таком, а я для вас дерьмо и фофан обтруханный, как про меня пишут ваши буржуазные газеты-интернеты.

Скруджев как можно почтительнее заверил Духа, что, в отличие от многих своих соотечественников, относится к Ленину с прежней теплотой и даже в какой-то степени считает себя его последователем. Затем он позволил себе осведомиться, что привело покойного Вождя в эти кремлевские чертоги.

— Забота о твоем благе, говнюк, — сурово ответствовал Дух.

— Я, собственно, и так неплохо живу, — попытался было отбояриться Скруджев.

— …и о благе вверенной тебе Господом страны! — страшно, как с трибуны, выкрикнуло это внеземное лысое существо.

— Вот уж не знал, что вы теперь стали такой религиозный, Владимир Ильич, — хотел было съязвить Скруджев, но осекся.