Читать книгу "P.S. I Hate You - Уинтер Реншоу"

– Звучит так, словно ей нужна хорошая пиар-команда.

Я закатываю глаза.

– А может ли дело считаться действительно добрым, если ты делаешь его на публику? Это как те люди, которые жертвуют деньги лишь туда, где их имена выгравируют на табличке и вмуруют в стену, добавив «Золотой благодетель» или еще какой-нибудь дурацкий титул.

– Пожертвование есть пожертвование.

– Если только ты не делаешь его из неправильных побуждений. Некоторые люди жертвуют ради других. А некоторые – ради себя самих.

– Не нам судить, по каким причинам люди делают пожертвования, – суровым тоном отвечает он.

– Да, но ты не встречал некоторых элитарных подонков, которые общались с моими родителями и хвастались тем, сколько денег вложили в те школы, где учатся их дети. Один олух внес сто тысяч, чтобы имя его сына было написано на стене школьного стадиона.

– Это их деньги, – возражает он. – Они могут тратить их на то, на что хотят.

– Перестань искажать смысл моих слов – так, словно я завидую, – требую я. – Я просто говорю честно. Это пространство свободных суждений. Ты не можешь осуждать меня за то, что я осуждаю других людей.

– Звучит немного лицемерно.

Я морщу нос.

– Ладно. Беру обратно все, что я сказала. Любой, кто когда-либо пожертвовал хоть доллар на любое дело – святой и альтруист.

Исайя смеется. Надо мной.

– Почему ты так злишься? Это ужасно глупый разговор. Кому вообще какое дело, кто на что жертвует и почему?

Сделав глубокий вдох, я выдыхаю и складываю руки на груди.

– Не знаю. Ты прав. Это глупо.

Он обхватывает меня одной рукой за плечи – снова – и слегка сжимает.

– Ты когда-нибудь слышала фразу «Не суй свой нос в чужой вопрос»?

– Нет.

– Это значит, что думать надо о том, что делаешь ты сама. И не беспокоиться о том, что делает кто-то другой, – поясняет он. – Поверь мне, это единственный способ жить. Беспокоиться о своем и забыть про все остальное.

Повернувшись к нему, я смотрю в его теплые глаза, изучаю чеканные черты его лица, и мне ужасно хочется смахнуть прядь темных волос с его загорелого лба.

– Почему ты завербовался в армию, Исайя? – спрашиваю я его. – Пожертвовать деньги на доброе дело не так-то легко, но еще сложнее пожелать принести в жертву свою жизнь. Это вряд ли было для тебя простым решением.

Он отводит взгляд, выражение его лица становится суровым. Я практически чувствую, как он закрывается.

– Это долгая история. Как-нибудь в другой раз, хорошо? – говорит он. Я прячу разочарование под слабой улыбкой.

– Конечно.

Из бесед с кузиной я знаю, что многие парни записываются в армию по очень личным причинам, и выжимать ответ на этот вопрос было бы нечестно. Может быть, со временем Исайя сам откроется?

Обойдя вокруг битумного озера, мы останавливаемся перед мастодонтом. Исайя читает табличку на столбике, а я пытаюсь прочесть его.

И терплю поражение.

Сокрушительное.

Нет сомнений, что между нами что-то есть: что-то, что заставляет мое сердце ускорять ритм, когда он смотрит на меня. Что-то, что заставляет меня нанести дополнительный слой блеска на губы или лишний раз брызнуть на себя духами перед тем, как выйти из дома и пойти на встречу с ним.

И хотя именно я установила правила – никакой романтики и только честность, – я просто не могу перестать думать о том, что будет, если мы нарушим одно из них.

Единственная проблема – я понятия не имею, думает ли он о том же, о чем думаю я. Он такой уравновешенный и эмоционально закрытый, но поговорка гласит, что действия говорят громче слов, и тот факт, что Исайя здесь, рядом со мной, занимается всякими глупостями… это ведь должно о чем-то свидетельствовать, верно?

– Почему ты так смотришь? – спрашивает он, оборачиваясь. К моим щекам приливает кровь. Я совсем забылась.

– Просто так.

– Ерунда. Ты не должна лгать, помнишь? Скажи, о чем ты думала? – Его губы складываются в озорную ухмылку, и я не могу решить, что мне больше нравится – его загадочная сторона или, наоборот, энергичная. Это все равно, что выбирать между белым шоколадом и молочным шоколадом – каждый по-своему вкусный.

– Ты не хочешь этого знать.

И я говорю серьезно. Он не хочет знать, что я думаю о нем то, чего не должна думать. И, кроме того, он уезжает через несколько дней. Нет смысла портить оставшееся у нас время и без необходимости вносить сложности во всю эту ситуацию.

– А ты попробуй, – возражает он, сверля меня взглядом. Что-то подсказывает мне, что он не оставит эту тему в покое.

Я выжидаю несколько секунд, собираясь с мыслями и покусывая нижнюю губу.

– Я просто думала о связях.

– О связях? – Он упирает ладони в бедра и поворачивается ко мне лицом. Сейчас все его внимание направлено только на меня.

– Я думала о том, что едва знаю тебя, но чувствую себя каким-то образом связанной с тобой, – объясняю я, внутренне ежась от дискомфорта, но решительно настроенная разъяснить ситуацию.

Он ничего не говорит, но это почему-то не делает момент менее неловким для нас обоих.

– Ты сам спросил! – напоминаю я ему, вскинув руки.

Проходит еще пара минут, мы так и стоим возле какого-то волосатого слоноподобного существа с длинным научным названием; мимо нас пробегает стайка ребятишек.

– Теперь я хочу знать, о чем думаешь ты. – Я тычу его в плечо. – Так будет честно.

Он ухмыляется, потом усмешка гаснет, и он смотрит куда-то вдаль. Похоже, что-то вертится у него на языке, но если я нажму слишком сильно, он так и не поделится этим.

– Ни о чем, Марица. Я не думал ни о чем.

Я не покупаюсь на это, но и не давлю больше. Я хочу, чтобы этот неловкий момент наконец-то закончился и мы смогли бы двигаться дальше.

– Ты будешь вспоминать обо мне после этой недели? – спрашиваю я его после долгого молчания. Его золотистые глаза мерцают, он смотрит в мою сторону, слегка прищурившись.

– Что это за вопрос?

– Законный, – отвечаю я. – Ты будешь вспоминать меня? Или я всегда буду просто официанткой, с которой ты провел вместе неделю?

– Не думаю, что смог бы забыть тебя, даже если бы попытался. – Он произносит фразу так, что я даже не понимаю, хорошо это или плохо. – Могу я сейчас говорить честно?

– Должен. Это обязательное условие.

Исайя коротко облизывает свои полные губы и смотрит мне прямо в глаза – словно бы целую вечность.

– Я не хочу еще сильнее смущать нас обоих, но я хотел бы прямо сейчас поцеловать тебя.