Читать книгу "P.S. I Hate You - Уинтер Реншоу"

– Без шуток! Куда лучше, чем «жертва номер два» в «Законе и порядке», – говорит Марица, подмигивая.

– Но та роль дала мне старт, – замечает Мелроуз. – Именно благодаря ей я получила две другие роли.

– Я и не отрицаю, – говорит Марица, вскидывая руки.

– В общем, я сейчас собираюсь на пробежку, – продолжает ее соседка. Я не знаком с этой блондинкой, но выглядит она слегка подавленной. Я полагаю, это утомительно: ходить на прослушивания, возлагать на них надежды и получать одно разочарование за другим. – Если вы двое вдруг решите продолжить свои игры, будьте добры, делайте это в будуаре, где вас никто не увидит.

Марица закатывает глаза, и Мелроуз скрывается в коридоре.

– Она всегда не в настроении после прослушиваний, – объясняет мне Марица. – Она отчаянно хочет стать Глорией Клейборн нашего поколения. Это она так говорит, не я.

– Нет ничего плохого в том, чтобы ставить перед собой цели.

– Верно. И я ее ничуть не осуждаю. По крайней мере, она знает, чего хочет добиться в жизни, и предпринимает все необходимые шаги, чтобы этого достичь. – Марица тянется за бутылкой с водой, стоящей на кофейном столике, и подносит к своим распухшим губам – тем самым губам, которые я целовал несколько минут назад.

Но момент уже упущен.

И, может быть, это к лучшему.

– Мне нужно идти. – Я встаю, беру свой телефон и стараюсь не замечать разочарованный взгляд ее глаз – которого не должно быть. Она должна в равной мере нормально относиться и к тому, что я ухожу, и к тому, что я остаюсь. – Увидимся завтра. Я напишу тебе утром.

Выйдя из домика, я иду к воротам и жду вызванное такси.

Одна половинка моей души желает остаться.

Но другая точно знает – мне лучше уйти.

Глава 9. Марица

Суббота № 5

– Ладно, давай я по-быстрому извинюсь. – Я ковыляю к Исайе, входящему в главную дверь Ранчо Ла-Брея, маневрирую между семейными группами, матерями с маленькими детьми и дошкольниками-экскурсантами. – Я понятия не имела, что это вроде как научный центр для детишек.

Он окидывает глазами вестибюль, прежде чем остановить взгляд на лохматом мамонте, выглядящем весьма натурально.

Маленький кудрявый мальчик в красном поло врезается в Исайю, выкрикивает «Простите» и уносится прочь. За ним гонится мать, а к стоянке возле дверей Ранчо подруливает желтый автобус, полный младшеклассников.

С начала дневной работы музея прошло всего двадцать минут, а он уже до края полон маленькими человеческими существами, их громкие голоса эхом отдаются от высоких потолков и от стен просторных залов.

– Мы можем пойти куда-нибудь еще, – говорю я Исайе, извиняясь перед ним взглядом и голосом и касаясь ладонями его широкой груди.

Он чуть прикусывает нижнюю губу, делает глубокий вдох, словно размышляя над моим предложением, потом пожимает плечами.

– Все отлично. Мы уже здесь, – говорит он.

– Ты уверен? – Я поднимаю брови. – У меня есть еще кое-какие идеи относительно того, куда можно пойти.

Исайя качает головой и обхватывает рукой мои плечи, и этим застает меня врасплох. Мы идем к билетным кассам, тепло его тела проникает сквозь мою хлопковую футболку, пряный запах его одеколона наполняет мои легкие.

– Как твоя нога? – спрашивает он, когда мы становимся в очередь.

– Лучше. Еще ноет, но уже лучше.

Десять минут спустя мы с билетами в руках направляемся на самостоятельную экскурсию, начав с выставки «Титаны ледникового периода» и продвигаясь к «Лаборатории окаменелостей», которая, похоже, весьма популярна у дошкольников, окружающих нас.

Мы останавливаемся у «Битумного озера 91», где идет процесс настоящих раскопок, из почвы извлекают окаменевшие останки саблезубого тигра и ужасного волка. Исайя задерживается, чтобы посмотреть.

– Знаешь, я однажды читала, что если сжать все время существования вселенной в один календарный год, человек появится только в одиннадцать часов вечера тридцать первого декабря, – говорю я. – Я, конечно, пересказываю своими словами, но основную идею ты должен уловить.

Исайя сжимает губы. Он увлечен действиями археологов, которые роются в земле при помощи своих причудливых инструментов и специальных щеток.

– Разве не поразительно думать о том, насколько мы незначительны? Как вид мы еще очень молоды, а все эти живые, дышащие существа обитали на земле миллионы и миллионы лет назад. Это просто взрывает мне мозг, честное слово. Вроде как одновременно поражает и угнетает меня, – говорю я.

– Угнетает? – Он поворачивается ко мне.

– Ну, не в плане повергает в клиническую депрессию, но все равно становится как-то грустно… потому что мне начинает казаться, что когда-нибудь, через миллионы лет, мы все, наверное, исчезнем. Останется только кучка окаменелостей в земле, никакого другого наследия, никого, кто мог бы рассказать о нас.

– Я все равно не понимаю, почему это грустно – вымереть. Если мы будем мертвы, нас это уже не будет заботить, – возражает он. – А от этих динозавров и всех прочих осталось наследие в виде окаменелостей, которые могут исследовать ученые, если уж речь зашла об этом. Они жили и умерли не зря.

– Наверное, да, но я просто думаю, что люди постоянно так сосредоточены на своих проблемах, однако если бы они просто могли увидеть всю картину целиком – что когда-нибудь они будут просто грудой костей под слоем почвы, – может быть, они беспокоились бы о мелочах не так сильно? Жили бы чуть более полно? Пытались внести свой вклад в жизнь других, сделать так, чтобы мир после них был хотя бы немного лучше, чем до них?

– Ты ужасная идеалистка. – Он снова обнимает меня за плечи, уже во второй раз за сегодня, и мое сердце, не спросив у меня разрешения, отвечает легчайшим трепетом.

Мы еще пару часов исследуем сад и несколько других раскопов, прежде чем по пути к парковке остановиться возле битумного озера.

Горячий битум булькает в считаных ярдах от нас, когда мы рассматриваем стаю искусственных животных, делающих вид, будто они играют рядом с озером.

– Как ты считаешь, на что было бы похоже, если бы мы вымерли, а какие-нибудь разумные существа из будущего нашли наши кости, сделали из нас роботизированные модели и выставили напоказ? – спрашиваю я, когда мы смотрим, как битумные пузыри всплывают на поверхность и лопаются.

– Вероятно, примерно так, как ты и представляешь. – Он откашливается, смотрит на меня, и мне нравится знать, о чем он думает.

– Понимаешь, моя бабушка в шестидесятые годы хотела лишь оставить какое-то наследие, хотела, чтобы ее помнили вечно. Люди всегда сравнивали ее с Мэрилин Монро, особенно после того, как Мэрилин умерла, и моя бабушка злилась, потому что если ты не умерла молодой и не запомнилась людям такой вот юной и красивой, то после тебя не останется ничего, кроме твоих добрых дел. Но если ты известна просто за твою красоту, всем на самом деле плевать, кормишь ли ты сирот, пристраиваешь ли бездомных собак и платишь ли за вакцины для стран третьего мира. Бабушка хотела, чтобы ее запомнили за ее филантропию, но всякий раз, как кто-то слышит имя Глории Клейборн, все ассоциируют это имя лишь с голливудской эпохой гламура или с тем самым белым бикини.