Читать книгу "Запри все двери - Райли Сейгер"

– Если хотите, можете задать мне один вопрос насчет той книги, – говорит Грета. – Вы его заслужили.

Всего один? У меня есть сотня вопросов. Но формулировка не ускользнула от моего внимания. «Та книга». Не «моя книга». Похоже, ей не очень-то хочется обсуждать «Сердце мечтательницы».

– Почему вы бросили писать?

– В первую очередь потому, что я ленива. Мне не достает мотивации. Деньги у меня есть. Моя семья была состоятельна. Книга сделала меня еще богаче. По сей день она обеспечивает мне вполне комфортное существование.

– И не где-то, а в Бартоломью, – говорю я. – Вы давно здесь живете?

– Вы хотите знать, здесь ли я жила, когда писала «Сердце мечтательницы»?

Именно это я и хочу знать. Я нервно отпиваю еще немного вина.

– Ответ на ваш незаданный и непрошенный вопрос – да, – говорит Грета. – Я жила в Бартоломью.

– В этой же квартире?

Она качает головой.

– Нет.

– Это автобиография?

– Скорее, пустые мечты, – отвечает Грета. – В отличие от Джинни, я жила в квартире родителей. Я выросла здесь, съехала после замужества и вернулась после развода. У меня не осталось никакой цели в жизни, зато было предостаточно горечи и свободного времени. Я решила занять себя описанием того, как бы я хотела прожить свою жизнь. Дописав книгу, я снова съехала.

– Почему? – спрашиваю я, все еще не в силах понять, почему кто-то по доброй воле может захотеть уехать из Бартоломью.

– А почему люди вообще переезжают? Мне хотелось перемен. Я устала жить с родителями. Разве не потому люди ищут свое жилье?

По большей части, да. Но не я. Мне не оставили выбора.

– Вы потому ненавидите книгу – из-за того, в каких обстоятельствах она была написана?

Грета смотрит на меня с возмущением.

– С какой стати вы решили, что я ее ненавижу?

– Мне так показалось.

– Нет, вы именно решили. Это совершенно разные вещи. Что касается книги, не могу сказать, что ненавижу ее – скорее, я в ней разочаровалась.

– Но она принесла вам такой успех. И тронула стольких людей.

– Я была совершенно другим человеком, когда писала ее. Вспомните себя в детстве. Свои вкусы, привычки, свое поведение. С тех пор вы изменились. Стали новой версией себя, как и все мы. Скорее всего, вы ненавидите некоторые аспекты своей бывшей личности.

Я киваю, вспоминая маму и дешевые хлопья на завтрак.

– Когда я писала книгу, я слишком увлеклась фантазиями и забыла о главном предназначении хороших писателей – рассказывать правду, – говорит Грета. – Я лгала, и та книга – моя величайшая ложь.

Я допиваю вино, собираясь с духом, чтобы сделать кое-что немыслимое – оправдать книгу в глазах ее автора.

– Вы забываете, что читатели тоже нуждаются в фантазиях, – говорю я. – Мы с сестрой часто лежали на кровати, читали «Сердце мечтательницы» и представляли себя на месте Джинни. Ваша книга показала нам, что за пределами нашего крохотного, умирающего городка лежит целый мир. Она подарила нам надежду. Теперь я потеряла эту надежду, но я по-прежнему люблю «Сердце мечтательницы» и благодарна вам за то, что вы его написали. Да, Манхэттена, который вы описали, не существует в реальности. И мало у кого жизнь в конце концов складывается счастливо, как у Джинни. Но книга дает нам шанс ненадолго сбежать из реальности – именно для этого нам нужен выдуманный, приукрашенный Нью-Йорк. Он уравновешивает настоящий город – перенаселенный, жестокий, разбивающий людям сердца.

– Но что насчет реальной жизни? – спрашивает Грета.

– Я упомянула свою сестру. Она пропала, когда мне было семнадцать. – Я знаю, что пора замолчать. Но вино развязало мне язык. – Мои родители погибли, когда мне было девятнадцать. С меня довольно «реальной жизни».

Грета прижимает ладонь к щеке, и около десяти секунд пристально на меня смотрит. Я замираю от смущения, понимая, что наговорила слишком много.

– Вы, похоже, нежная душа, – говорит она.

Я никогда не думала, что я нежная. Скорее, хрупкая. Ранимая.

– Не знаю. Наверное.

– Вам следует быть осторожней, – говорит она. – Здесь нежным душам приходится нелегко. Это место их пережевывает и выплевывает.

– Нью-Йорк или Бартоломью?

Грета по-прежнему смотрит на меня в упор.

– И то, и другое, – говорит она.

15

Слова Греты продолжают звучать у меня в голове, пока я поднимаюсь по лестнице с десятого этажа на двенадцатый. Не только слова про нежные души, но и причина, по которой Ингрид пришла к ней. Почему Ингрид спрашивала про Бартоломью? И про его, как выразилась Грета, «якобы темное и зловещее» прошлое.

Оно… оно меня пугает.

Вот что Ингрид сказала про Бартоломью. И я ей поверила. Меня убедила именно эта небольшая запинка. Словно Ингрид боялась говорить вслух. Я отмахнулась от ее слов вслед за ней, решив, что дело в жестких правилах, ограничивающих ее свободу.

Теперь же я подозреваю, что она была действительно сильно напугана.

Человек не станет сбегать посреди ночи, никого не предупредив, только потому что чего-то опасается.

Так поступит только тот, кто охвачен ужасом.

Успокоиться.

Подумать.

Оценить ситуацию.

Причина, по которой Ингрид сбежала из Бартоломью, не столь важна. В первую очередь нужно найти ее и убедиться, что она в безопасности. Пока что меня гложут сомнения, что это не так. Моя, если можно так выразиться, интуиция, обострившаяся после исчезновения Джейн.

Я останавливаюсь на одиннадцатом этаже, чтобы достать телефон. Ингрид по-прежнему не прочла мои сообщения. Скорее всего, сообщение на автоответчике она тоже не слышала. Я действительно надеялась, что она ответит – хотя бы ради того, чтобы я отвязалась. Я предпочла бы такой ответ молчанию.

Положив телефон обратно в карман, я собираюсь продолжить путь, но тут открывается дверь в квартиру 11В, и выходит Дилан, еще один временный жилец Бартоломью. Он одет почти так же, как вчера. Те же самые мешковатые джинсы. Те же самые черные диски в ушах. Поменялась только футболка. На этой – логотип Nirvana.

При виде меня его глаза, спрятанные за длинной челкой, расширяются от удивления.

– Привет, – говорит он. – Заблудилась?

– Ищу кое-кого, – отвечаю я. – Ты знаком с Ингрид?

– Не особо.

Это странно, учитывая общительность Ингрид. Скорее всего, она решила, что на него нет смысла тратить время. Он явно не очень-то разговорчив. В ожидании лифта он слегка сгибает правую ногу и играет мускулами, будто спринтер перед забегом.