Читать книгу "Битна, под небом Сеула - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

– Так ее удочерили.

– Да когда же?

– На прошлой неделе, очень приличные люди, из правительства, живут в Намсане. Они подписали все бумаги и даже сделали «Доброму Пастырю» пожертвование.

Пожертвование? Это сразу сняло все подозрения. Но, когда Хана уходила из приюта, она все же сменила адрес, чтобы быть уверенной, что никто не явится к ней с новыми расспросами. Чтобы растить малышку Наоми, Хана вернулась к своей прежней работе и поступила кухаркой в ресторанчик по соседству, в нижнем этаже большого жилого дома, неподалеку от Чонно[48]. Наоми ходила в школу тут же, по соседству, она уже научилась читать и писать, а еще петь. Красивым голоском она распевала детские песенки, некоторые – по-английски. Тот скрытый дар, которым она обладала, проявился однажды, когда девочка гуляла с приемной матерью на холме над Чонно. Она показала на дерево, большое дерево, росшее отдельно у подножия скалистого уступа:

– Там женщина, она на нас смотрит.

Старая Хана вытаращила глаза:

– Где? Я ничего не вижу.

Наоми не унималась.

– Смотрит, смотрит. Она вся в белом, такая красивая. Улыбается.

Хана приписала это видение фантазиям маленькой одинокой девочки. Она никому об этом не рассказала. Чтобы как-то отвлечь Наоми, она записала ее в школьный хоровой кружок. В другой раз, когда они шли по улице, возвращаясь с хора, Наоми заговорила о птицах, парящих в небе, о множестве птиц, которые летали, описывая круги, молча, только крылья шуршали на ветру. Однако в ясном небе ничего не было видно, даже самолета. Тогда Хана и поняла, что Наоми – не такая, как другие дети, что ей дано видеть невидимое. А поскольку она обладает таким даром, старая Хана подумала, что ей следует познакомиться с богом. Она отвела Наоми в храм Бонгвонса[49], расположенный на холмах над городом. Был чудесный солнечный день, самое начало зимы, деревья стояли будто покрытые ржавчиной, такси доставило их к входу в храм, и они пошли по проходам. Хана несколько раз падала ниц перед святыми образами, Наоми следовала ее примеру. Вместе они зажгли курительные палочки и поставили их в огромный глиняный горшок, наполненный белой глиной. Потом они ушли и пешком спустились по дороге до автобусной остановки, чтобы ехать домой, в Дунгде.

– Что ты видела в храме? – спросила чуть позже Хана.

Она подумала, что бог благословил Наоми и теперь, преобразившись, она пребывает в радости. Но Наоми только пожаловалась, что у нее болят ноги. «Может, это не ее бог, – подумала Хана. – Может, она рождена христианкой, в конце концов, мне ничего не известно о ее семье». И Хана повела девочку в собор Мёндон[50], большое кирпичное здание в самом сердце оживленного квартала, окруженное кинотеатрами, пиццериями и кафе. Но Наоми там тоже не понравилось.

– Тут мрачно! – сказала она. – И почему все люди тут кажутся такими грустными?

Старая Хана призадумалась. «Если Наоми не буддистка и не христианка, кто же она тогда?» Как-то в субботу, когда в школе не было занятий, Хана решила отправиться в новую экспедицию. Ехать пришлось на другой конец города в квартал под названием Вуитон – нагромождение узких улочек вокруг автобусного вокзала. В помещении, похожем на гараж, танцевала на саблях высокая мужеподобная женщина. На ней было надето сразу несколько платьев, которые она снимала одно за другим, не переставая кружиться. Обута она была в большие американские красно-белые кроссовки, а на запястьях у нее позвякивали медные браслеты. Семьи складывали к ее ногам подношения, бутылки со спиртным, фрукты, сигареты, деньги в незаклеенных белых конвертах. Хана тоже приготовила немного денег, она хотела представить женщине дочку, чтобы та ее благословила. Наоми держалась позади Ханы, не желая показываться, прятала лицо в юбки приемной матери.

– Не бойся, дай ей твой конверт!

Но Наоми ни в какую не желала подойти, конверт весь измялся в ее ручке. Женщина все кружилась, поглядывая на Наоми то сердито, то насмешливо, с губ у нее то и дело срывались непонятные слова, которые она произносила то низким, то пронзительным голосом, стуча при этом в маленький барабан. Сброшенные платья валялись вокруг нее, принимая в свете неоновой лампы фантастические формы. Потом Хана поняла, что Наоми своим поведением мешала церемонии, семьи-то ведь пришли сюда за благословением, чтобы их сыновья успешно сдали экзамены и поступили в университет. На них уже стали косо поглядывать, все могло кончиться очень плохо. Опустив голову, они выбежали на улицу, и в метро, на обратном пути в Донгдо, девочка так мрачно смотрела на Хану, что та почувствовала себя виноватой.

– Зачем мы ездили смотреть на эту злую тетю? – спросила чуть позже Наоми.

Хана не знала что ответить.

Тогда-то Наоми и заговорила о драконах.

Я на мгновение замолчала, и Саломея сказала мечтательным голосом:

– Я родилась в год Дракона, ты знала это?

Она никогда не говорила мне о своем возрасте, но я тут же быстро подсчитала:

– Это могло быть только в 1977 году.

Саломея:

– Первого февраля 1977 года.

Значит, ей тридцать девять лет или, если считать по-корейски, около сорока. Впервые я решаюсь задать ей вопрос:

– Почему родители назвали тебя Саломеей? Ведь она была жуткая дрянь, правда?

Я употребила английское слово «bitch[51]», которое в точности соответствует этому персонажу.

Саломея вдруг начинает нервничать и запальчиво отвечает:

– Нет, я сама выбрала себе это имя, потому что хотела бы быть такой – танцующей женщиной! Она ведь прекрасно танцует, эта Саломея, вот люди и злятся на нее за это, все, кроме ее дяди, но они злятся, потому что завидуют, – завидуют славе, это так же, как в истории про Наби: людям не нравится, когда кто-то другой счастлив, они проклинают девушку, которая танцует, но приходит день и – раз! – она отрубает им голову!

Ничего себе.

Саломея сидит задумавшись. День уже близится к концу, осенний свет окрасился в цвета листьев гинкго, которыми усажена улица вдоль ее дома. Я думаю, что ей, наверно, хочется услышать историю, где будет много красок, историю про деревья, про горы – чтобы вырваться из неподвижности своей квартиры, чтобы вздохнуть полной грудью.

У Наоми вошло в привычку смотреть на небо, ничто другое ее не интересует. Каждый день она тащит старую Хану за руку, они вместе выходят на улицу, идут к каналу, подальше от жилых домов. Она смотрит на облака.