Читать книгу "Театральная площадь - Валерия Вербинина"

Она завздыхала, зашмыгала носом, но вскоре овладела собой и продолжила ловко нанизывать складки. Ткань трепетала и лилась меж ее пальцами.

— Да, — сказала Маша каким-то странным голосом. — Они уже отмучились. А я еще мучаюсь. Вот и вся разница.

Серафима Петровна промолчала.

— Если твой новый поклонник звонить будет, что ему сказать? — внезапно спросила она.

— Что? — рассеянно отозвалась Маша.

— Ну, этот… из розыска. Что ему отвечать? Что тебя нет дома? Если надо, я скажу.

Маша задумалась. Она явно колебалась.

— Если Сергей Васильевич узнает, что у тебя еще кто-то есть, ему вряд ли понравится, — добавила тетка.

Но упоминание заветного имени подействовало вовсе не так, как она рассчитывала.

— Вот что, я ни от кого прятаться не собираюсь… Если я дома, зовите меня к телефону. Если меня нет, просто говорите, когда я вернусь, и спрашивайте, что мне передать…

— А я думала, мне наврали, что он симпатичный, — словно рассуждая сама с собой, проговорила Серафима Петровна.

Маша аж подпрыгнула на месте.

— Так я и знала! Театр! Чихнуть невозможно без того, чтобы все всё узнали… — возмутилась она, сверкнув глазами, и сделалась еще краше, чем была.

— По мне, так лучше внешности, чем у Алексея Валерьевича, и быть не может, — упрямо продолжала Серафима Петровна. Не то чтобы ей нравилось испытывать терпение племянницы — просто она видела, что разговоры о личных делах наилучшим образом отвлекают Машу от мрачных мыслей. — Но раз говорят, что этот тоже симпатичный, я не спорю. Только я бы, Машенька, на твоем месте не разбрасывалась. Ну сама посуди: кто Сергей Васильевич и кто этот… как его… У Сергея Васильевича и квартира, и положение, и деньги, и брат — профессор…

— Вы невыносимы, честное слово, — проворчала Маша и, подойдя к тетке, поцеловала ее сбоку в голову. — Ничего же еще не произошло. Сергей, кажется, настроен серьезно, но… — Она поморщилась. — Если бы он мне предложил расписаться, я… словом, не уверена, что я бы согласилась. Даже несмотря на то, что развестись сейчас проще простого, для этого достаточно одного заявления…

— Ты еще в загс не сходила, а уже о разводе толкуешь, — вздохнула Серафима Петровна, беря другую иголку и вдевая в нее нитку. — Чем тебе Сергей Васильевич не нравится? Ну, старше он, да, сколько ему?

— Тридцать восемь.

— Ну не совсем же старик, — заметила тетка. — Да, на то, чем он занимается, в мое время смотрели косо, но… ты же сама понимаешь: сейчас все совсем иначе.

— Нет, — отрезала Маша. — Понятие порядочности со временем не меняется, иначе надо признать, что… А, что тут говорить…

— Съешь лучше пирожок, — посоветовала тетка. — Вон они, на тарелке лежат. Я нарочно для тебя оставила.

— У меня жизнь рушится, а вы ко мне с пирожками пристаете, — проворчала Маша. — С чем хоть пирожки-то?

— С рисом и яйцами.

— Съесть один, что ли? — пробормотала Маша. Она взяла пирожок, меланхолично откусила кусочек, потом съела его целиком и потянулась за следующим. Серафима Петровна глядела на нее с умилением.

Глава 13. Информатор

Ты знаешь, что здесь, в театре, кулисы имеют уши.

А. Грин, «Таинственная пластинка»

Пока в неказистой комнатке с желтоватыми обоями две женщины обсуждали достоинства и недостатки оборотистого Сергея Васильевича, некий гражданин со скрипичным футляром неслышной кошачьей походкой пробирался через лабиринт старых московских переулков. Целью его движения был стоящий на отшибе особнячок, на котором красовалась вывеска «Склад». Слово «красовалось», впрочем, будет тут не вполне уместно, потому что вывеска была старая, порядком заржавевшая и вдобавок ко всему раскачивалась на ветру, жалобно поскрипывая.

Едва скрипач вошел во двор особнячка, откуда ни возьмись перед ним возник высоченный дворник.

— Евгений Львович Холодковский, — тихо проговорил скрипач. — У меня условлено…

— Проходите, — буркнул дворник, посторонившись.

Евгений Львович расправил плечи, стряхнул снег с каракулевого воротника и, миновав входную дверь, стал подниматься по высокой и чрезвычайно крутой лестнице, которая вела на второй этаж. Здесь, на площадке, находились три двери, две из которых были наглухо заколочены, а из-под третьей сочилась тоненькая полоска света. Постучав, Евгений Львович услышал изнутри «Войдите!» и немедленно воспользовался приглашением.

Комната, в которой он оказался, была неуютна, гола и практически пуста, если не считать орехового стола с телефонным аппаратом, двух стульев от разных гарнитуров и неизвестного гражданина в форме с петлицами, который смотрел на вошедшего холодным неприветливым взглядом из-под пенсне. Обладатель петлиц был светловолос, обыкновенного телосложения, непримечательной внешности и скорее молод, менее тридцати лет на вид. Евгений Львович поглядел на него с удивлением.

— А где Анато…

Но ему даже не дали договорить имя.

— Заболел, — лаконично ответил незнакомец. — Теперь я вместо него. Вы Холодковский, верно? Опаздываете, товарищ. — Он выразительно указал на часы на своем запястье.

— Я задержался в театре… — начал скрипач, облизывая губы.

— В другой раз постарайтесь прийти вовремя. — Незнакомец явно не был настроен слушать его извинения. — Присаживайтесь, товарищ Холодковский.

Евгений Львович сел на свободный стул, на колени положил футляр со скрипкой, подумал, снял свою шапку пирожком, отряхнул ее и водрузил поверх футляра.

— Ну, чем вы нас порадуете сегодня? — спросил человек с петлицами.

— Простите, товарищ… — начал скрипач, конфузливо улыбаясь. — Я не расслышал, как вас зовут.

— А я и не говорил, — отрубил товарищ. — Зовите меня Иван Иванович. Ну?

Скрипач растерянно моргнул, но, поняв, что спорить бесполезно, поторопился изобразить на лице улыбку, которая, впрочем, вышла немного растерянной.

— Я нашел в театре еще одну контрреволюционно настроенную личность, — бойко заговорил скрипач. — Это Николай Михайлович Чехардин, наш арфист. Мне он уже давно казался подозрительным. Правда, он всячески уклонялся от разговоров на политические темы, но я всегда чуял, что он скрытый троцкист. И вот сегодня…

Иван Иванович зевнул.

— Сегодня он дал тебе по морде, — грубо оборвал он излияния скрипача. — Прямо в театре. Что, бабу не поделили? А?

Скрипач открыл рот. Он был готов поклясться, что никто, ни один человек, не видел, как арфист дал ему пощечину. И вот, не угодно ли, его собеседник уже осведомлен о том, что было всего несколько часов тому назад, хоть и сделал слишком поспешные выводы по поводу причин происшедшего.

— Иван Иванович, я… Позвольте мне объяснить. Я, так сказать, выработал свою манеру… Я говорю о том, о чем другие предпочитают молчать. Но я-то знаю, что у них на уме… вызываю их на откровенность, так сказать… И таким образом я уже помог вам… то есть вашему ведомству… помог выявить разных… контрреволюционно настроенных…