Читать книгу "Мое особое мнение. Записки главного редактора «Эхо Москвы» - Алексей Венедиктов"

Я знаю, что у Путина очень тяжелый взгляд, поэтому я говорю своему корреспонденту, отправляя его задавать президенту вопрос: не смотри ему в глаза, смотри ему между глазами, потому что люди, которые ему в глаза пытаются смотреть, начинают кивать непроизвольно, нырять, а ты стоишь один в зале, а еще вокруг шикают коллеги… Но я его научил, потом смотрю – Путин, раскачиваясь, наезжает, а наш Леша Соломин стоит каменный: «Я смотрел ему между глазами».

Говорят, в ближайшем окружении Путина называют «Папой». Я не сталкивался, даже общаясь довольно тесно с ближайшим окружением президента (имею в виду не его друзей, а его подчиненных, его администрацию – и первую, и вторую, и третью, и четвертую) с таким прозвищем. Думаю, что для Путина это звучало бы фамильярно и ему не понравилось бы, если б он знал, что его так называют. Во всяком случае, я не слышал ни разу в разговоре этих людей, чтобы они называли его «папой». Обычно они говорят просто: «Он».

У нас есть другой пример – президент Трамп, который делает ровно то же самое. Не слушая никого. И увольняя налево и направо своих пиарщиков. Сам пишет в Твиттере. Его по рукам уже били. Его же лично дочка Иванка чуть не на коленях умоляла: папа, остановись, отдохни немного. Нет. Бум-бум-бум – и новый скандал. Это ненормально, но Трамп и Путин – они такие. Я могу сказать, что и Макрон порой плюет на своих советников по коммуникациям: они советуют что-то не делать, а он делает.

Кстати, Макрон очень сильно и неприятно удивил Владимира Владимировича. Наш президент привык, что когда у тебя есть расхождения с контрагентом на закрытой встрече, то они там и остаются, сор не выносится из избы, а пресс-конференция – это чисто дипломатическая штука для телекамер и журналистов. А Макрон на пресс-конференции во время их встречи в Версале произнес все то же самое и тем же самым тоном, что говорил лично, за закрытыми дверями. Это стало неожиданностью для Путина.

* * *

6 декабря 2017 года Путин наконец-то официально заявил о намерении баллотироваться на новый президентский срок в 18-м году. Он понимал, и мы все понимали – я говорил о том, что с 97-процентной вероятностью он выступит с этим заявлением.

Начиная еще с августа 17-го в администрации президента работали аналитические, социологические и прочие группы, которые изучали общественное мнение относительно поддержки Путина. Они работали на всякий случай. Но для меня, человека, который уже седой и искушенный во всех кампаниях, было понятно, что он выдвинется. Но Путин решил, что чем позже это произойдет, тем лучше. Не стоит полемизировать с какими-то там навальными, с какими-то там титовыми… И Владимир Владимирович оттягивал свое заявление как мог. Я ожидал, что каждый раз, когда он выступал, он мог по каким-то своим внутренним причинам сказать: «Да, я иду на выборы». Это могло быть 25 декабря, это могло быть 14 декабря, это могло быть 6 декабря. Вот 6 декабря это и случилось.

Последние опросы показывают, что на сегодняшний день Путин набирает 63–65 %. Видимо, можно будет напрячься и получить искомые 70 % народной поддержки. Но это не имеет особого значения. Имеет значение, что наступила некая определенность для его оппонентов. Ведь всегда сохранялся 3–5-процентный зазор, что вместо него будет баллотироваться Медведев или какой-нибудь условный Дюмин… Этого зазора больше нет. И теперь началась борьба за пост премьер-министра. Вот это главное, и за этим надо следить. Потому что следующий премьер-министр будет позиционироваться – все-таки мы с Владимиром Владимировичем люди возрастные – как его наследник. Сейчас я думаю, что больше двух третей за то, что Дмитрий Анатольевич останется премьером. Но всякое может быть.

Понятно, что у президента собственная кадровая конструкция и что он может переставить людей, как пешки на шахматной доске, исходя из собственного представления, которого мы не понимаем. Надо признать, что кадровые решения Путина, как правило, малопредсказуемы. Номинации на его губернаторов, с точки зрения наблюдателей, происходили абсолютно хаотично, хотя потом все они объявляли: «Ну как же, мы знали, что Решетников поедет в Пермь, а Никитин поедет в Великий Новгород. Ну, конечно, мы знали, что Азаров займет пост…»

У Путина есть некая конструкция, которой, насколько я знаю, он не делится не только с премьер-министром, но и даже с главой своей администрации. Поэтому, не видя этой конструкции, нельзя понять, что у него в голове. Я все время спрашиваю людей, которые работают рядом с президентом: «Какова миссия 18–24-го годов? Что он хочет от пятого мандата?» Миссия предыдущего срока сейчас уже очевидна – Крым, народная любовь, мракобесие…

Кстати, для Путина критично важен результат голосования даже не в Москве, а в Крыму – и явка, и процент. Это рассматривается администрацией президента как подтверждение марта 2014 года.

Мне кажется, что если брать мандаты Путина и разложить их серьезно, без всяких воплей, криков оппонентов и сторонников, то его первый мандат 2000–2004 годов можно назвать инерционным – это инерция от правления Ельцина, продолжение экономических реформ, включая налоговую ставку. И этот мандат был ему некомфортен, потому что он другой, он не Ельцин. Но тем не менее инерция решений толкала его к этим решениям. Завершение чеченской войны, переход от Путина – сторонника войны к Путину – стороннику хасавюртовского процесса.

Второй мандат – это был мандат, который я бы, условно говоря, назвал истинным. 2004–2008 годы, до войны с Грузией, – это истинный, настоящий Путин. Это был консервативный мандат. Расширение, общение с бывшими республиками Советского Союза, попытки создания единого пространства – экономического, политического, которые закончились крахом – грузинской войной, но уже при Медведеве. Все равно Путин.

Дальше идет медведевский мандат. Я его называю «Медведевским интермеццо», где Путин реально сделал шаг назад. Не верьте, что на самом деле Медведев был куклой, а рулил всем Путин. Нет, он выпустил руль и смотрел, что эффективно, что неэффективно. Именно поэтому он вернулся, когда понял, что та конструкция, которую строит Медведев с союзом с Западом, с уменьшением репрессивной структуры, с облегчением выборной системы – она для России, по мнению Путина, подходит плохо, она рассыпается.

Он вернулся, и настало время третьего мандата, который сейчас заканчивается, и я его называл реакционным мандатом. Некоторые говорят – мракобесный. Но все же он реакционный.

И, наконец, когда я говорю о четвертом мандате, я думаю (я не знаю наверняка), что нас ожидает, скорей всего, ультрароялистский, ультрарадикальный мандат. Это, скорей всего, будет изоляционизм в первую очередь. Это будет мракобесие внутри страны. И это будет, на мой взгляд, продолжающееся огосударствление экономики.

Насколько мне удается понять через общение с ним, с людьми, его окружающими, с его оппонентами, – Путин видит миссию. Его возвращение на пост президента после медведевского интермеццо сопровождалось в узком кругу словами: «Вот видите, без меня просто еще не выстроилась та конструкция, чтобы я мог спокойно уйти и кому-то передать власть. Попробовал – вижу, что начинает расшатываться, – значит – я еще не доделал ту конструкцию, в которой Россия, сильная и мощная, встала с колен». Это Путин говорил близким людям, которые знают ему цену. Другой момент, мне кажется, не менее важный – это его личная безопасность. Он нажил очень много врагов, как политических, так и силовых. Есть масса людей, которые захотят за что-то отомстить.